– Зачем ты так?
– Как? Я пашу как лошадь, выслушивая чужие слезливые истории, твои в том числе. А толку ноль. Кто-то заплатит пятьсот рублей и будет ходить и ворчать, что нет эффекта. А подружки все поголовно используют абсолютно бесплатно.
– Но я ведь не виновата, что тебе не платят больше. Между прочем есть и такие психиатры которым за прием и тысячи долларов платят. Почему бы тебе не стать такой.
– Я не желаю наживаться на чужом горе.
– Каком горе?
– А ко мне с радостью не ходят. Вечно только и слышишь – мужиков нет, денег нет, ничего нет. Того не люблю, эта не любит меня. Тоска. И все это за копейки. А тебе сразу отваливают пять штук. Где справедливость?
– Справедливость в том, что ты хреновый психиатр.
– Психоаналитик. А ты непонятно кто, и тоже хреновая.
– Только я дура набитая с деньгами, а ты только со своей злостью. Я тебя позвала порадоваться за меня, а ты…
– А ты думала, я спляшу. И скажу, что так и надо.
– ДА, – вскочила я из-за стола и отошла к двери, – я именно так и думала. Что ты способна не только потирать ручки глядя, как меня мой бывший супруг сталкивает в пропасть. Я надеялась, что имею подругу, которая еще и порадуется, когда я самостоятельно из этой ямы стану вылезать. А если я завтра найду себе нового мужа, и он будет красив, богат и влюблен по уши. Что ты тогда скажешь?
– Что это невозможно, – сощурившись, прошипела трезвая от злости Мотька и тоже вскочила.
– Почему?
– Да потому что нет таких дурачков, чтобы взять старую толстую бабищу с двумя детьми и кучей долгов. Таких не бывает. Полно молодых и получше тебя.
– То есть душа моя ничего не стоит? Это невозможно полюбить?
– Да какая у тебя душа? Ты за деньги все продашь!
– Пошла вон. – Тихо, но ясно сказала я.
– Что?!
– Убирайся. Мне на хрен не нужно здесь полоскаться в твоем яде змеином. Оставлю, пожалуй, эту почетную привилегию твоему великомученику – мужу.
– Да пошла ты сама. Еще прибежишь. Думаешь, словила чуток удачи и теперь всю жизнь будешь как бутерброд с маслом. Ошибаешься.
– Как-нибудь обойдусь без умных. – Мы уже просто орали друг на друга, пока Мотька натягивала сапоги и шапки. Да, вот это подруга у меня оказывается. То есть сопли утирать она могла столько, сколько влезет. А вот пережить мою удачу ей не под силу. Конечно, ведь утешить легче. Если подруге плохо, подразумевается, что она хуже. А теперь что же, признать что хоть в чем-то она лучше? Мотька вылетела из нашей квартиры как пробка из бутылки с шампанским. Ну и пусть, ну и в баню. Не одна она есть на свете. Я говорила себе, что эта безобразная сцена меня не трогает, что я найду с кем разделить радость. Но на самом деле мне ужасно хотелось разрыдаться. Как же так, моя Мотька, моя палка-выручалка и универсальная жилетка. Как она может так растоптать все. Все наши совместные пьянки и самокопания, наши обсуждения смысла жизни и новых нарядов общих знакомых. А что там еще у нас было совместного? Прогулки в ночные клубы? Меня туда не особенно отпускал муж. Ах да, походы в театр. Мотька умела выбрать самые тоскливые и интеллектуальные спектакли, изыски типа металлических зарисовок Виктюка. Я либо покорно тосковала в ожидании антракта, либо сидела в шоке и ажитации, украдкой оглядываясь, нет ли в зале ненароком детей. На чем же держалась наша многолетняя дружба, так лихо давшая течь?
– Мам, ты плачешь? Не стоит, – подсела Шурка.
– Я хотела, чтобы у всех был праздник. – Всхлипывала я.
– Ма, люди ненавидят чужие деньги. Помнишь анекдот про мужика, что просил у бога, чтобы у соседа корова сдохла?
– Но я же никогда не желала ей зла. Я же за нее радовалась. И за нее, и за детей, и вообще.
– Ты, мамочка, раритет. Но если уж ты примешься зарабатывать деньги, привыкай. Людям любить тебя будет не за что.
– Господи, ты то откуда набралась таких жутких убеждений?
– Просто я тоже здесь живу и вижу, что происходит.
– Слушай, да ты у меня совсем большая и умная. – Поразилась я. – Как так получилось?
– А ты еще поуходи в себя несколько лет и вообще детей своих не узнаешь. – Я рассмеялась. Да, жаль конечно, что кто-то от нас уходит, не выдержав удач на нашем жизненном пути. Но остаются лучшие и мне очень повезло, что эта лучшая – моя дочь.
– И вообще, мам, хватит тут сопли по щекам размазывать. Раз уж ты решила машину брать, придется учиться водить. Я тут присмотрела одни курсы вождения.
– Да когда ты успела? Я только вчера про машину сама подумала.
– А они тут рядом, на Полярной улице. Я телефон переписала, так что давай звони.
– Что ты, я не могу так сразу. – Запаниковала я. Одно дело мечтать об этом, и совсем другое прямо завтра пойти и начать крутить баранку, надувая щеки и краснея от натуги. Видала я этих несчастных девушек за рулем машинок с надписью «Учебная». В глазах паника, лицо потное и красное даже в мороз, руки дрожат. А машину дергает и болтает, словно она попала в зону турбулентности. НЕ ХОЧУ!!!
– Хватит колбаситься. Если ты тормозишь, я тебя сама завтра запишу. Готовься к занятиям.
– Пожалей!
– Ни за что. Я может, хочу ездить в бассейн на собственной маме.
– На машине.
– Это ты как хочешь назови. – Вот так, у каждого свой интерес. Ну и пусть записывает. Назвалась груздем, так полезу. Куда там? В корзину…Интересно, как Мотька переживет, если увидит меня за рулем. Как бы только инфаркт не шарахнул. Лечи ее потом.
Мне порой хочется расхохотаться, когда я смотрю на себя со стороны. Неужели это я, Олька Петрова, красивая и бесполезная для общества папенькина доченька, бегаю с важным видом по отремонтированным залам САИНа и провожу какие-то переговоры. Люди у меня что-то спрашивают, а я, порой совершенно не шаря, отвечаю им, надеясь на удачу и на свою природную логику. А между тем я, оказывается, произвожу впечатление крепкого профессионала. Хотя бы потому, что в первый же день самостоятельно, без подсказок включила компьютер и нашла там базу данных квартир. А что, с ней я основательно ознакомилась, когда батрачила на Лукина. Теперь только и осталось, что выпендриваться полученными знаниями, набивая себе цену. Я никому тут не обмолвилась, ни словечка, ни полвздоха, но про себя решила – хочу расти. Карьеры хочу. Раз уж я теперь одинокая не слишком молодая женщина, хотя с этим можно поспорить. Это для Мотьки тридцать один год – уже повод собирать документы для оформления пенсии. Но по российскому законодательству я уйду на пенсию годам так к семидесяти, если ничего не путаю, значит сейчас я практически вступила в пору трудовой и половой зрелости. И вполне могу рассчитывать на неослабевающий к себе интерес по крайней мере некоторых особей мужеского полу. В любом случае, на вечера «кому за тридцать», на которых старые импотенты выбирают старых дев, чтобы еще раз испробовать многообещающую виагру, мне идти еще рано. Лучше я построю глазки начальнику своего отдела.