– Тебе пора прекратить так гонять, – ворчала, как отечественная ручная сирена, мама.
– Мам, я дома с тоски вся покроюсь отеками, – отмахивалась я, хотя рулить действительно было все сложнее.
– Я не поручу тебе это дело, – вдруг сказал мне Аганесов как-то утром, отбирая у меня папку с отличным ДТП.
– Почему? – обалдела я.
– Там в суде наверняка будут кричать, совестить. И называть тебя продажной сволочью, которая отмазывает виновника аварии. Видел я этих пострадавших.
– И что? – уставилась я на него. – Так орут все, кто проигрывает дело о своих баблах. Что теперь?
– А то. Тебе нельзя волноваться.
– Ты обо мне заботишься! – удовлетворенно воскликнула я.
– Ну, а как я должен себя чувствовать, когда по моему офису бродит такая круглая женщина. – Я посмотрела на него и поняла, что как горячий горский мужчина он не может справиться перед умилением беременной женщиной.
– Но я же не твой род собираюсь продолжить, чего тебе напрягаться?
– Ты мне не чужой человек, я волнуюсь. И вообще, тебе не пора в декрет?
– Тебе так охота платить мне деньги задарма? – поддела его я. – Еще наплатишься. Я собираюсь честно отсидеть год за твои денежки, а сейчас пользуйся. Пока я еще в состоянии ходить.
– Не шути так. Нет! Положи, я сам, – вскрикнул он, потому что я сделала вид, что хочу перенести ноутбук на другой стол. Сама! Мне было ужасно смешно, как все вокруг бросались вместо меня совершать простейшие действия типа переноса трех с половиной килограммового ноутбука. Дома меня старались кормить так, чтобы я родила слона. Я честно уклонялась и вообще предпочла бы питаться по кабакам, но с того самого момента, когда меня вероломно оставил Павел, я только и делала, что копила денежки.
– Ты скупердяйка, – восклицала Алина, когда я в кафе, где мы собирались потрепаться, поточить лясы и перемыть всем кости, заказывала себе чай без сахара.
– Давай я тебя чем-нибудь угощу, – заботливо совала мне под нос меню с тортами и пирожными Зайницкая.
– Дашка, если тебе неймется проявить обо мне заботу, то я принимаю и просто деньги. Не обязательно переводить их в углеводы, которые, к тому же, мне вредны.
– Я же говорю, что после этой беременности Ларка сменит профессию и станет акулой-ростовщиком, – деланно восклицала Марго и заказывала мне фруктовый десерт.
– Деньги направляйте на мой счет в Инком-банке. С пометкой «благотворительный взнос».
– Это еще зачем?
– Чтобы я не платила налоги, – с важным видом разглагольствовала я. На самом деле мне удалось скопить уже пять тысяч, и цифры банкоматовской квитанции о балансе существенно грели мою душу. Я не хотела отказывать себе в чем-то после рождения ребенка. Пусть у нас с ним будет целая гора памперсов, электронный термометр и красивые бархатные ползунки.
– Ты уже купила шмотки для ребенка на выписку? – поинтересовалась как-то одна моя коллега по родительской школе. Я же как пионер-герой посещала умные лекции, гимнастику и какие-то дыхательные тренинги для беременных. Там мы с еще кучей разной степени круглости девушек сонливо терпели лекции врачей и каких-то каждый раз новых умников, а потом с упоением принимались кататься по полу на огромных надувных мячах, гнуться в разные стороны, дышать в такт с тренером по родовому дыханию. И, конечно, трепаться. Трепаться в раздевалке, трепаться между занятиями, трепаться прямо на занятиях, если очень неймется. Трепаться после занятий, попивая морковный сок в кафе у бассейна.
– У тебя был сильный токсикоз?
– О да, очень. Мне было так плохо, что я думала, умру.
– А я так боялась выкидыша, что первые двенадцать недель пролежала кверху ногами.
– Ой, девки, а я рожать боюсь! Может, уговорить врача на кесарево! Уснул-проснулся и все.
– Дура! Кесарево – жутко больно. Сначала всю исколют, потом очень тяжело приходишь в себя и боль накатывает такая, что любые естественные роды отдыхают. Болит и то, чем рожают, и то, что разрезали. Ребенка не дают, потому что в обязательном порядке колют антибиотики.
– И плюс к тому, потом больше одного не родишь. Третье кесарево – страшный риск.
– Вот и выбирай, – спокойно и рассудительно вещала самая опытная из нас, мамаша, которая рожала уже третьего ребенка. Толстая, но притягательная какой-то внутренней красотой, она за время школы дала нам немало ценных советов. Ее муж, какой-то непонятный компьютерщик, привозил ее на стареньком Фольксвагене и ждал в коридоре, выдавая в трубку мобильного абракадабру из серии: «Закачай файлы на удаленный сервер через ЭФ-ТИ-ПИ-протокол, а я подъеду и размечу папки». Я смотрела на него и выпадала. Уж казалось бы, я неплохо владею компьютером, а и то ни слова не понимала. А его жена смотрела на него без всякого почитания, тратила его деньги и ничуть не стеснялась.
– Ты не боишься, что он тебя бросит с тремя детьми? – как-то спросила ее одна девушка. Меня покоробила ужасная некорректность вопроса, но услышать ответ мне и самой было интересно. Боится ли остаться одна женщина никаких внешних достоинств, растолстевшая, с тремя малолетними детьми на руках.
– Не знаю. Мне кажется, если он потеряет меня и детей, то будет куда больше страдать, чем нежели если я потеряю его. Мужиков много, а я одна, – спокойно и как-то отстраненно ответила она. Я поразилась этому внутреннему ресурсу, этой уверенности в себе и в собственной ценности. Вот бы мне так, подумала я. И в самом деле, как бы там не случилось, я уверена, что Паша потерял от нашего разрыва несоизмеримо больше, чем я. Правда, о нем я вообще старалась не думать.
– Ой, ребенок толкнулся! – воскликнула одна худенькая девятнадцатилетняя беременная и мы на все лады принялись обсасывать любимую тему. У кого кто когда начал шевелиться, да что кто при этом почувствовал, да кому как это нравится. Мой малыш шевелился тоже. Мне уже сказали на УЗИ, что это на восемьдесят процентов мальчик. Меня, конечно, смущали оставшиеся двадцать, но я очень хотела именно мужчину. Пусть в моей жизни появится хоть один, который будет дико любить меня просто так, а не потому, что у меня ноги или, там, грудь.
– Между прочим, твою грудь он, возможно, будет любить куда больше чем тебя. Так что никаких отличий, – расхохоталась Алина, когда мы с ней об этом болтали.
– Точно. Будет тянуть лапы к сиськам и не спрашивать при этом, личность ты или нет.
– Нормальный мужской эгоцентризм, – подвела я итоги. В целом, моя беременность текла гармоничной плавной рекой. Ничто не нарушало стройную концепцию выращивания здорового полноценного ребенка в отдельно взятой женской особи. И я уже потихоньку начала проникаться какими-то смутными, пока еще даже мне самой непонятными чувствами к этому маленькому человеку.
– Как назовешь? – спрашивали все.
– Не знаю, – отсекала все вопросы я. Но сама уже про себя решила, что он будет Максим. Пусть все у меня будет максимальным. И радио, и сын. Максимум удовольствий. Максим Максимович Лапин собственной персоной, если Бог даст не влететь в те злополучные двадцать процентов.