Было холодно. Именно поэтому Олеся особенно тщательно следила, чтобы состав просветительской бригады не имел бесконтрольного доступа к горячительным напиткам. И все складывалось неплохо, не считая Захарчука.
– Писатели выступают, народ хлопает. Журналисты снимают, – докладывала Олесе помощница Танечка.
К вечеру первого дня начали поступать первые отзывы и впечатления.
– У нас в машине не работает печка!
– У меня в номере не течет горячая вода.
– Ишь ты, чего захотели. Горячая вода! Вам, беллетристам, мыться незачем. Вам не привыкать в грязи ходить. – Это, конечно, выступил все-таки набравшийся великий писатель. – Вы в деньгах купаетесь.
– Да как вы смеете! – возмутилась одна поэтесса, некто Кроликова, тоже, кстати, из малотиражных. Такими добирали делегации, если уж совсем никого не удавалось достать из «приличных». В Тамбов зимой, знаете ли, не всякий поедет. – У меня премия!
– А меня в школе проходят, – «уделал» ее Савва.
Олеся удивленно осмотрела его еще раз. Что-то она ничего об этом не слышала. Не дай бог, ее дочери такого вот кадра дадут читать. Что он, кстати, написал? Хоть знать бы. Впрочем, незачем. Не надо.
– Так, успокаиваемся. Душ починят. Или вас переселят. Савва, друг мой. Не изволите ли отужинать, да посытнее? Вам надо.
– Что вы говорите, – тут же завелся великий. – Вы тут нас совершенно не кормите! Совершенно.
– Как же. Вы ж весь день пьяный, – фыркнула поэтесса.
Впрочем, за ужином идейные разногласия были преодолены. Поэтесса выпила тоже немножко, Олеся разрешила. И они с Захарчуком весь вечер потратили на какие-то литературные дебаты. В поведении поэтессы, дерзком и непримиримом, начали прослеживаться эротические намеки. Поэтесса не была замужем и писала в основном о любви.
– Господи, как я устала! – воскликнула Танечка, когда первый день все же закончился.
– Да уж. Хорошего мало. Но бывало и хуже, – философски заметила Олеся, пожимая плечами. – Хотя бы появилась эта поэтесса, и этот деятель не пристает ко мне больше. А ей он, может, – бальзам на раны.
– Брр! Врагу не пожелаешь.
– Почему? Врагу как раз можно, – хмыкнула Олеся. – Себе – нет. А потом о них будут писать: «Самобытная творческая пара, союз двух талантливых людей».
– Слушай, а кажется, этот Захарчук женат, – усомнилась Танечка. – Точно. Женат. Жена у него живет в Питере, а любовница в Москве. Вернее, в Перловке, рядом с Мытищами. Он у нее останавливается, когда наезжает к нам.
– Час от часу не легче. Он еще и не наш. Откуда мы его вообще взяли? – Олеся расстелила постель. Спать она не хотела. Слишком устала, чтобы спать. Мысли крутились и крутились вокруг всякой ерунды. Дочка должна была писать контрольную. Матери надо будет выслать денег. Машка с кем-то переспала. Наверняка теперь обливается слезами и корит себя. Машка была – как бы это сказать… ветер. Не в том смысле, что в голове. Хотя и в голове, и в заднице – ветра гуляли. Просто такая вот сумасшедшая наша Маша. Одни глупости делает и всех любит. И заглядывает всем в глаза, думая, что люди никогда не врут и никогда не делают гадостей. Вот из-за этого-то Олеся всегда боялась за Машку. Из-за ее странной взрослой наивности. Из-за того, как сильно она привязывается к людям. К мужу, в частности. К мужьям привязываться опасно втройне, с ними надо особенно держать ухо востро. Но Машка – она всей душой, в ней какое-то ненормальное, опасное для жизни количество любви. И не в том слащавом фальшивом смысле, в котором принято теперь говорить о любви. Машка любила как собака, преданно, бездумно, безусловно. Кого из наших мужчин можно вот так любить? А он, ее муж, конечно, ничего этого не понимает. Ему бы только на Nissan Qashqai накопить. В этом его счастье.
– Алло, гараж! Олесь, ты здесь?
– А? – Олеся дернулась, посмотрела на Танечку. Та, оказывается, что-то говорила.
– Повторить?
– Ну… да, повтори. Я отрубилась.
– Я и вижу. Говорю, Захарчук – он получил какую-то, знаешь, премию. Не помню, то ли Большая Книга, то ли просто Книга. Его издает Белкин, в Питере. Я тебе о нем говорила, мировой мужик.
– Кто мировой мужик? Захарчук?
– Женя Белкин. Мы с ним на всех выставках работаем, всегда четко в срок. Он вообще фантастику издает, всяких историков тоже. Ну и лауреатов, у него такая есть серия. Собственно, наш Гений среди удобрений – из этой серии. Тираж – две тысячи экз.
– Так его что, серьезно проходят в школе? – опешила Олеся.
– Нигде его не проходят. В каком-то обозрении указали его книгу как часть наследия.
– А, наследие. А мы тут теперь отдуваемся. У человека же корона выросла такая, что скоро крышу гостиницы пробьет. Интересно, что он написал?
– Что-то зубодробительное про непонятную войну. Окопы, дерьмо и матерщина.
– Ну, все как сейчас принято. Тогда понятно, чего ему премию дали.
– Белкин говорил, что премию ему дали случайно, – усмехнулась Танечка. – Две группировки играли друг против друга, вот и накидали «шаров» нормальным писакам. Сами были в шоке, когда наш Савва вылез в лидеры.
– А ему идет премия. К лицу, – рассмеялась Олеся. – К бороде. Если не вслушиваться в то, что он говорит, – чистый Толстой. И шапка творческая, с рисуночком.
– И с помпоном.
– Вот так и делается пиар, на пустом месте.
Сон мало-помалу все же затуманивал мозг. Танечка утихла и засопела. Спать оставалось всего ничего. На завтра был запланирован обед у губернатора, а также фотосессия с прогрессивными московскими писателями. Так сейчас было модно – поддерживать культуру лично.
Все это, покрутившись немного в Олесиной голове, потихоньку исчезло, и перед глазами появилась дочь Катя. Во сне она стояла посреди зеленой лужайки около их дома в Твери, в летнем платье, в платочке, слетевшем немного назад. Катюшка улыбалась и махала рукой. И если бы кто-то посмотрел в этот момент на саму Олесю, то увидел бы, как беззаботно улыбалась во сне эта женщина. Ее жизнь, не считая писателей, была хороша и, самое главное, спокойна. Спокойствие, только спокойствие. За этот ее принцип Машка часто звала ее Карлсоном.
– Надо же кого-то любить?
– Я люблю дочь.
– Это другое.
– И слава богу, – качала головой Олеся. – Да уж, это точно другое.
– Ты должна полюбить мужчину!
– Ты смерти моей хочешь? Ты мне зла желаешь?
– Я тебе счастья желаю, – вздыхала Машка.
– Нет, моя дорогая. Тут, на этой планете, нет мужчин, достойных того, чтобы их любили. Если бы я такого встретила – я бы сразу узнала, я бы сразу пошла за ним на край света. Но таких нет. Поверь, я знаю. Я все время пробую.
– Пошлячка! – фыркала Маша.