– Свинья! Не смей так говорить со мной. Ты сам все испортил. Я ненавижу тебя!
Я была вне себя от ярости, однако села обратно и написала:
– 00–31 Может, она тоже не такая хорошая. Может, ты мало ее знаешь. Вдруг она тоже встречается с кем-то? Представь, что ты ошибся. Мужья далеко не все знают о женах. Мой муж, дурачок, совсем ничего не знает обо мне. Может, и твоя… как там ее? Маша. Может, она не у подруги была, а у друга…
– 00–35 Заткнись, ты. Не смей так о ней говорить! Черт, да кто ты вообще такая? Пошла ты… к своему рогатому мужу.
– 00–40 То есть тебе можно изменять, а ей нет? – окончательно взбеленилась я.
– 00–42 Я не говорю, что ей нельзя. Я говорю – она не станет. Ты понимаешь? Ты, SistemError, понимаешь меня?
– 00–47 Не-а! Ни черта я не понимаю тебя. Я сижу одна перед монитором и разговариваю с незнакомцем. И он убеждает меня, что его жена – глупый ангел, но при этом он все же изменяет этому ангелу. А я, знаешь, в ангелов не верю. И вообще, уж лучше бы ты попробовал с ней поговорить, чем изменять ей.
– 00–49 Кто бы говорил!
Алексей, кажется, был взбешен. Я лихорадочно прикидывала, в какой момент мне следует открыться. Страшная правда билась через край, но почему-то я продолжала молчать.
– 00–51 Ты прав. Я такая же, как и ты. И тоже хочу выпить. За здоровье твоей жены!
– 00–52 Так выпей. Лучше выпей за здоровье своего мужа.
– 00–53 Я его ненавижу, – написала я и почувствовала, что на сегодня хватит с меня этого странного разговора.
Мир как-то подозрительно начал разваливаться на два куска. Я устала. Я вдруг вспомнила и остро ощутила, что так и не приняла душ, что у меня от компьютера слезятся и краснеют глаза. Что лучше будет, если я покончу с этим.
– 00–55 Ну, это глупо.
– 00–58 А я – глупая. А знаешь, Алексей… Хочешь, открою тебе страшную тайну?
– 01–05 Странная ты какая-то. Не думаю, что ты трезвая.
– 01–07 Конечно же, нет. Ни в коем случае. Пьяная в зюзю. Аривидерчи. Приятно было поболтать, Алексей!
Я вышла из Сети. Было ощущение, будто я физически отсоединилась от собственного мужа, вынув из своей головы какой-то невидимый проводок. Disconnect! Руки дрожали, глаза как сумасшедшие ощупывали реальность. Я вскочила и бросилась на кухню. Достала из холодильника початую бутылку красного вина – я держала его для всяких кулинарных экспериментов. Наивная дура, хотела мужа вкусно кормить. Хотела найти путь к его сердцу через желудок.
Отпила прямо из горла и расхохоталась, встретившись с собственным отражением в витрине кухонных шкафчиков. Я была бы сейчас идеальной компанией для тех вчерашних алкашей под окном. Третьим будешь? Я отхлебнула еще. Вообще-то я допила всю почти полную бутылку. Разговаривала сама с собой, что-то кричала. К компьютеру я больше не подходила, так и легла спать. Не знаю, во сколько и как, но Алексей вернулся домой. Под утро, наверное. Его длинные ноги свисали с кровати, на носке левой ноги имелась дыра. Взлохмаченный, усталый и небритый – такой родной и такой странно чужой, он показался мне инопланетянином.
Я не стала его будить. Мне незачем было его будить, что мы могли сказать друг другу? Стойкие пары́ алкоголя все еще не исчезли, спиртовые пары́ наполняли комнату, чувствовалось, он вчера явно много пил – возможно, всю ночь. Алексей в последний год стал чаще и чаще пить. Может, из-за этого машина, которую он так обожал еще год назад, теперь стала ему не нужна? Пить за рулем – это, знаете ли, не так уж комфортно. Только вот раньше он не пил.
Он очень изменился. Спал беспокойно, крутил головой и стонал. Он лежал на нашей кровати, запрокинув голову и прикрыв часть лица ладонью. Я всегда так любила смотреть на его лицо. Любое – усталое, сердитое, смеющееся, хмурое – оно нравилось мне до невозможности. Сейчас мне хотелось АСАП [6] собраться и убежать. Я была совершенно не готова вот так взять и посмотреть ему в глаза – в его реальные, настоящие глаза, покрасневшие и сухие после бессонной ночи.
Так что я уехала на работу. Предварительно я выключила компьютер, выйдя из аккаунта SistemError, убрала все следы вчерашней ночи. И ушла, оставив ключи от машины на столе. Не сказала ему ни слова, не оставила записки. Однако все это, как ни странно, свидетельствовало об обратном. К моему собственному изумлению. Я спасалась бегством, экстренно эвакуировалась из собственного дома, потому что неожиданно поняла, что, несмотря на всю эту правду, пока что я совершенно не хочу (или не могу?) уходить.
* * *
И все-таки проблемы прилетели. Причем именно от великого русского писателя Саввы Захарчука. Кто бы сомневался! И именно тогда, когда Олеся уже писала отчеты и собиралась присвоить поездке статус мирной. Первые жалобы начали поступать к обеду. Жалобы странные – такие, каких Олесе слышать не приходилось, почитай, никогда.
– Матушка моя, Олесечка, не могу я больше кушать. Они сегодня как сговорились! – стенала поэтесса Кроликова. – У меня изжога, я сала не ем, я почти что вегетарианка.
– Ну, не ешьте, – пожала плечами Олеся, по первости не придав значения произошедшему.
– Они заставляют. Я сегодня, почитай, трижды уже пообедала. Два раза суп давали! В библиотеке на Озерах мне вообще сказали, что коли не поем – они меня не выпустят. Прямо шантаж!
– Ну что за ерунда, – помотала головой Олеся и, заверив Кроликову, что есть согласно программе необязательно, отключилась. Однако, получив подобные же «сигналы» еще от пары прозаиков и сведения о конфузе, случившемся с романисткой, призадумалась. Конфуз случился такой: в одном из поселков, крупных и достаточно населенных, романистку, упитанную милую женщину, никому не желающую зла, также принялись кормить. И тоже где-то третий раз за день, причем по полной. Предложили сначала домашних котлеток, сальца с картошечкой и повели романистку в местный краеведческий музейчик, располагавшийся на первом этаже двухэтажной старинной избы.
– Мне бы… нужно тут, очень! – страдая от неловкости, попросилась романистка, однако выяснилось, что ни в библиотеке, ни в музейчике заведения, в котором так нуждалась романистка, не имеется.
– Давайте досмотрим и потом пойдем, у нас тут, в соседнем дворе, есть… – заверила ее библиотекарь, милейшая, между прочим, женщина. Поклонница Тургенева, страстная читательница и сама тоже немного поэт.
– Мне нужно… правда, – пробубнила романистка, пройдя еще две комнатки с ручными ткацкими станками и предметами народного промысла.
– Конечно, конечно. Сейчас идем. Вот, посмотрите, у нас тут печь старинная. Гжель, между прочим. В рабочем состоянии! Мы ее даже затапливали зимой.
– Где ваш туалет?! – закричала романистка и бросилась прочь от объектов культуры, во двор, где в темнеющей зимней ночи заметалась в поисках нужника.