– Хочу заняться фотографией.
– Чем?
– Фотографией, – повторила я.
На лице моей руководительницы отразилось непонимание. Она даже немного «зависла». Если бы мы были не люди, а компьютерные программы, на ней сейчас должны были возникнуть песочные часы. Или вертящийся кружок – подождите, данные обрабатываются.
– Что за чушь?
– У меня была такая детская мечта, – снова попыталась я достучаться до ее оперативки.
– Что? Какая, к чертям, мечта. Что ты несешь? Иди работай и не мели ерунды.
Ну вот же, я же говорила. Файл не считался.
– Вот заявление.
– А на что ты будешь жить? У тебя же даже квартиры нет.
– Буду жить в машине, – сказала я.
Карина усмехнулась и пожала плечами.
– Ты с ума сошла. Вот до чего людей доводит развод.
– Возможно, – осторожно кивнула я.
Она постояла, явно немного не в своей тарелке, потом спросила:
– А деньги?
– Деньги мне безразличны, – коротко ответила я.
Это было правда. В какой-то момент, где-то между разговорами с виртуальным Алексеем и распитием дешевого красного вина у Лауры, я вдруг обнаружила, что деньги стали мне безразличны. Я утратила к ним интерес, как в свое время перестала верить в Деда Мороза. Аванс и получка, бесконечное беличье колесо из квартплаты, беготни по забитому злыми людьми метрополитену – разве можно верить во все это, как в главный жизненный смысл?
Ленкина-Лаурина мама в ответ на наши детские максималистские мечты о лучшей жизни говорила: «Но надо же что-то есть!» И этот лозунг был для нее и для многих других непреложным и непреодолимым. Надо же что-то есть. Надо же где-то жить. Надо же с кем-то жить, откладывать на отпуск, на новое пальто. И пусть жизнь неинтересна и пуста – надо же как-то жить!
Забавно, когда я узнала, что именно снедало моего мужа, я вообще усомнилась, что когда-либо любила его. Можно ли любить человека, которого вообще не знаешь? Могу ли я любить Карину Эдуардовну? Может ли она любить меня, если я для нее – только спина за компьютером номер 4.
Он жил своей жизнью – я своей. Мы вообще не пересекались – никогда не пересекающиеся прямые. Комфортная картинка семьи – как заставка на рабочем столе компьютера. Мы жили так, чтобы позволить друг другу погрузиться в бесконечный сон и перемотать свою жизнь в ускоренном режиме перемотки. Я больше не хотела так.
– Вы подпишите, пожалуйста, – сказала я.
Карина помедлила еще некоторое время, но потом махнула рукой и подписала мое заявление.
– Имей в виду, две недели тебе все-таки отработать придется.
– Хорошо, – согласилась я.
Так я совершила первый опрометчивый поступок. Вторым было приобретение фотокамеры стоимостью в одну тысячу сто долларов США. С объективами, которые я могла менять, с упором, со вспышками для ночных съемок и прочими атрибутами профессиональной техники. Также я приобрела переносной софит и зонтик – выставлять свет. Когда я рассказала об этом Олеське, которая (ну, конечно) приболела, но почему-то не здесь, в Москве, а в Питере (может, там врачи лучше?), в общем, она смеялась до упаду, а потом сказала, что всегда ждала от меня чего-то в этом духе.
– Ты тоже считаешь, что я свихнулась?
– Конечно! – бросила она через Skype, а потом добавила: – Я видела на торрентах программы, обучающие работе с фотками. Скачай, может, пригодится. Только ты скажи мне, а где ты собираешься жить? У мамы? У меня-то больше нельзя.
– Не знаю. Я думаю.
– Думаешь? Знаю я, как ты обычно думаешь. Уже сидя на чемоданах где-нибудь в районе метро «Павелецкая».
– Я буду жить в машине, – вздохнув, ответила я.
Олеська замолчала и помрачнела. Я быстро бросила вдогонку, что сейчас уже не так и холодно – май все-таки. Что это ненадолго, что у меня есть масса вариантов…
– Варианты – глупее не придумаешь. Впрочем, я не сомневаюсь, что к маме ты не пойдешь.
– Не пойду. Категорически. И к Янке не пойду. После смерти Шурика она стала сама не своя, я просто не знаю, как мне быть рядом с ней.
– Но в машине? Это же безумие.
– Это все – ерунда. Скоро лето. Уеду в деревню, я хочу там фотографировать людей.
– Зачем?
– Всегда хотела. Будет коллекция русских людей. И вообще ты не волнуйся. Меня еще Лаура звала к себе, сказала, поможет с фотографиями. Ей, кажется, тоже интересно что-то такое, – сказала я, отметив про себя, что не назвала ее Ленкой. Вот что делает с людьми практика! – Может, я к ней и поеду. Вот только собак боюсь. Но она звала настойчиво. Так что, если буду мерзнуть, не пропаду.
– Ты псих.
– Спасибо.
– А как там Алексей? Не звонит?
– Не звонит, – покачала я головой, но не стала уточнять, что он мне пишет.
– А я, знаешь, тоже, кажется, сошла с ума, – после небольшой паузы пробормотала Олеська.
Я усмехнулась.
– Да ты никогда и не была нормальной, – вернула я ей комплимент. – Что, решила вообще переехать в Питер? Нравятся тебе мосты?
– Ты откуда знаешь? – опешила она. Между нами повисло молчание, сквозь которое до меня доходила эта брошенная в шутку мысль – Олеська уезжает. И это реально. Как же я буду без нее?
– Ты его любишь?
– Я сама в шоке. Не понимаю, откуда он взялся на мою голову. Он снял квартиру, требует, чтобы я познакомила Катерину с его дочкой – они ведь ровесницы. Я когда думаю обо всем этом, у меня даже голова болит от напряжения. Хочется сесть в «Сапсан» и испариться, до того все сложно. Жена его забрала себе все. Вернее, он сам сказал, что не сможет забрать даже рубашки. Любовь, блин. В моем-то возрасте? Машка, это же бред еще больший, чем жить в машине. Разве нет?
– Ты молодец, – пробормотала я, стараясь скрыть дрожь в голосе. – Только с тобой могла произойти такая история.
– Почему? – удивилась она.
– Потому что ты принцесса.
– Что? – Она расхохоталась и отошла от экрана. – Что ты выдумала.
– А то и есть. Принцесса в высокой башне. И ты ждала своего принца, хоть и сбрасывала свои волосы всем, кто только хотел. Но в башню никто не лез и не полез бы, кроме принца. Понимаешь?
– Ни слова, – улыбнулась она.
– Ну и зря. Пока все мы тут играем в игры и идем на компромиссы, ты просто сидишь в башне и ждешь принца. К кому же еще он придет? Только вот когда же мы увидимся? Я тут подсчитала и поняла, что мы с тобой уже не виделись кучу времени – только вот так и живем, через устройства. Это же ненормально.
– А ты приезжай в Питер. Тут скоро будут белые ночи, – Олеська улыбалась, и я увидела на ее лице счастье. Против воли ее глаза сияли и светились ярче, чем теплое майское солнышко, отогревающее людей после долгой зимней спячки. Тут компьютер отключился, потому что на сеансы в «Макдоналдсе» существует ограничение – полчаса, а мы их с Олеськой уже явно проговорили.