– Не говори. А может, правда попробовать их найти? Может, он и не помер? Может, кто-то вызвал «Скорую», хоть бы даже и эти с «бэхи». Ну что, Эсмеральда, – пойти и признаться?
– Хочешь от меня отпущения грехов? Лучше найди продажного полицейского и заплати ему, пусть он тебе достанет информацию. Потом уж подумаешь куда – в тюрьму ты всегда успеешь. А людям лучше просто дать денег. И заказать какой-нибудь молебен.
– Бред. Эсмеральда, я был о тебе лучшего ИМХО.
– Ну, как хочешь.
– Я закажу. Чем черт не шутит. Слушай, SistemError, а ведь ты дело говоришь. Надо попытаться исправить хоть что-то. Может, он инвалид? Может, ему жить не на что? Я могу его хоть всю жизнь содержать.
– Машка, иди жрать! – крикнула Бьянка.
– Сейчас, – крикнула я, испытывая приступ тошноты при мысли о тушеных бобах с соевым майонезом.
– Меня зовет муж.
– Ты же сказала, вы живете раздельно?
Черт, об этом-то я и забыла. Всегда имела большие проблемы с враньем. Но в Сети у тебя всегда есть время обдумать ответ. И то, как ты краснеешь, никто не видит.
– Я соврала. Ты же помнишь, я не скажу тебе здесь, в виртуале, ни слова правды. За исключением того, что думаю.
– С тобой невозможно. Слушай, а давай встретимся? Ты когда вернешься в Москву?
– Никогда. Оставайся на диване, Алексей. А я буду твоей сексуальной фантазией, хочешь? Представь, я пойду сейчас к мужу – мы с ним в загородном доме, в гостиной камин…
– И шкура убитого лося?
– Ага, и рога. И я разденусь, буду кружиться и танцевать перед живым огнем под музыку Тарантино. Далеко от тебя.
– Эсмеральда…
– Что?
– Пришли хотя бы Джепег, плизззз!
– Легко. – Я выслала ему фото Дженифер Анистон.
Возникла пауза.
– Надеюсь, что ты не старый, разбитый остеохондрозом извращенец, живущий где-нибудь в Екатеринбурге? Я этого не перенесу.
– Почему?
– Потому что не хочу мечтать о каком-нибудь мужике из Екатеринбурга. Это нарушает мои принципы. ☺
– Твои проблемы.
Я вышла из Сети и пошла в дом, к комарам и соевой похлебке. На губах у меня блуждала улыбка.
* * *
– Ты можешь мне нормально объяснить, как эта чертова штуковина включается? Яна, может, я лучше сама доберусь? Это все очень сложно.
– Я уже согласовала все с Машкой. Она тебя заберет со станции, когда твой автобус приедет, только надо будет позвонить с этой чертовой штуковины. Или топать с тремя сумками через лес добрых полтора часа. Мам, что за детский сад. От одного раза не облучится твой мозг.
– Я не понимаю. Что, вот сюда нажать? Вот же, я жму – не работает.
– Надо ждать долго. – Терпение Яны истончалось, как хлопковая ткань после многократной стирки. Мать ее измотала. Она уже начинала думать, не нанять ли такси от дома и до самой дачи. Так бы вышло дешевле, по крайней мере нервы были бы целы.
– Как долго? А когда держишь – надо давить?
– Ну, конечно!
– Что ты злишься? Ты же не написала. Вот у тебя написано: нажать на красный кружочек с точкой. Во-первых, это не совсем даже и точка. Это же скорее палочка.
– Ма-ам!
– Что? Не мамкай. Надо писать все как надо, – возмущалась мать. – А то ты совсем как Машка. Бросит два слова, прыгнет в свой кабриолет и была такова. Хоть бы сказала, как у нее дела. Хоть бы забежала на пару минут. Вот где она, что она делает? Уволилась, с этой палкой бегает. Так, что дальше. Введите PIN… нет, это невозможно.
– Я это уберу. Этого не будет. – Яна потянулась к телефону. Вписывать еще и графу про PIN в список из девятнадцати пунктов по работе с телефоном было выше ее сил.
– Ох уж эти телефоны. Все их накупят, потом теряют, переживают, ходят все в долгах. Все мозги свернули. Нет, вот в таких ситуациях, как у нас, на дачу поехать, это удобно. Я же не спорю. Раньше я бы могла надеяться, что дочь приедет меня встречать, а теперь я должна мучиться с этим списком и звонить. – Мать вздохнула и склонилась над списком. К операции «звонок» она готовилась обстоятельно, измотав Яне все нервы.
– Это не так уж и трудно. Только набрать номер. В крайнем случае попросишь кого-нибудь.
– Ага. Встану на шоссе и попрошу этих… плечевых.
– Господи, это-то ты откуда знаешь! – поразилась Яна.
Мать ответила загадочно:
– Я тоже прессу читаю.
– Лучше бросай это дело. Так, давай дальше. Когда загорится экран, нужно дождаться приветствия.
– Он меня будет приветствовать? – хмыкнула мать. – Может, он мне и в ноги поклонится? Ладно, молчу. Нет, правда. Как дела у Маши? Она какая-то ходит не такая. Сама не своя.
– Веселая, ты имеешь в виду? – Яна улыбнулась. Только их с Машкой мать могла волноваться из-за того, что дочь ходит веселая и занята каким-то своим, пусть и сомнительным делом.
– И что это за глупости с фотографиями? Мою соседку напугала. Перещелкала у нее всю семью. Чего там щелкать? Там плиту не мыли лет двести, потому что невестка свинья. Нарожала троих детей, а плиту не моет. Я сама видела – борщ выкипел и на плиту. А она и бровью не повела. Свинья. И потом, какая там настоящая любовь? Ты слышала про их племянника?
– Нет. А что такое? – Яна понимала, что так просто она от матери не уедет. Но… не очень-то и хотелось. Куда ехать-то? Домой? Теперь, когда в доме стояла та самая вожделенная тишина, особенно когда даже сын уходил в Интернет, надевал наушники и застывал в своей комнате перед экраном, ей хотелось бежать куда-нибудь, куда угодно. У маминой соседки была трехкомнатная квартира, старый муж, сын с невесткой и тремя детьми, а теперь еще и племянник. И Яна начинала догадываться, почему Машка захотела их фотографировать. Настоящая любовь не бывает без загаженной плиты и племянника. Она вообще не выглядит как любовь, иногда она выглядит как каторга, а понять, что это была именно любовь, можно только потом, когда вокруг становится тихо и чисто. Слишком тихо и невозможно чисто.
– Приехал из Таганрога, вроде он там отсидел. За мелкое хулиганство или за кражу. Я его видела, тихий такой. Маленький. Все молчит и извиняется как оглашенный. Приехал, значит, устраиваться в Москву. И к моей соседке. Мало ей невестки с внуками. Они его приютили. Мне все газеты носил из почтового ящика, а иногда чай мы с ним пили. Газеты мои почему-то к ним в ящик кладут постоянно.
– Потому что ты же с почтальоншей поругалась из-за рекламы, вот она и мстит, – рассмеялась Яна, подливая себе ромашкового чаю. Ромашка, конечно, с дачи, своя. Сушеная, она всю зиму и весну провисела на веревочке в кухне.