Поддерживая себя такими решениями и развивая мысленно тему поездки, она домыла кухню, приняла душ. И с теплым удовольствием человека, хорошо сделавшего работу, села пить кофе, озирая блеск своего хозяйства.
Отпила кофе и закурила.
Вот курить стала, а все этот Гуров, будь он неладен! Никогда в жизни не курила, а тут!..
«Все, все, никакого Гурова! Забудь! Испания — Милан, Барселона, курорт какой-нибудь бешеный, Рим! Вот и ладушки!»
И, отпив еще кофе, с удовольствием затянулась сигаретой.
С трудом выровненные, уже приближающиеся к удовольствию мысли разбил звонок в дверь.
«И кого там…» — недовольно подумала Сашка и, не глядя в глазок, не спрашивая «кто там?», с ходу открыла дверь.
Немая сцена!
На пороге стоял Иван с полным комплектом мужских «боевых» атрибутов.
Сашка пришла в себя, ей понадобилось всего ничего отойти от шока и неверия в происходящее — секунд тридцать.
— Иван Федорович, вы — и такая банальность: цветы, шампанское, тортик! — веселилась Сашка.
Она еле сдержалась, чтобы не кинуться ему на шею и зацеловать до смерти!
— Я думал. Честно, — хрипнул горлом Иван, прокашлялся, — но у меня на думанье никаких сил не осталось. Предполагал серенаду под твоим окном, но понял — не потяну! Сашка, забери все это!
Он сунул ей в руки огромный букет алых роз, не меньше тридцати, две бутылки шампанского и торт, какой-то замысловатый, огромный, в шоколадных розах и цукатах, упакованный в целлофан и завязанный шикарным розовым бантом.
Какая пошлость — но кра-со-та!
— Войти можно?
Он нервничал ужасно!
Удивлялся — это чего он так, и никак не мог успокоиться, все думал, что пошлет она его за горизонт! И права будет!
И на самом деле думал, как прийти. Не с пустыми же руками! А с чем, как? Фантазия от стресса убого предлагала всякую дикость от щенка с бантом на шее до не менее экстремальной серенады под балконом.
— Тьфу ты! — одергивал он себя и начинал думать по новой.
Так и проходил, промаялся все утро, что бы такого сделать, чтоб не послала сразу, а хотя бы выслушала. Уже ехал к ней, так ничего и не надумав, не зная, что скажет и какие надо слова говорить. Плюнул от досады, приправив замысловатыми эпитетами свою сообразительность, тормознул у ближайшего супермаркета и решил — хрен с ним, пусть будет банальный «джентльменский» набор.
Она оценила, сразу!
Он так торопился отделаться от мешающихся в руках предметов, сунул ей все сразу, Санька еле успела поймать. Поставив торт на пуфик в прихожей, в последний момент перехватила рискованно выползающую из пальцев одну из бутылок шампанского, перекинула на сгиб локтя букет и отступила:
— Проходи!
Он вошел, не отрывая взгляда от ее глаз, как только не споткнулся о порог!
— Саньк… — сбился, взъерошил ладонью волосы.
Что говорить-то?!
Ему было жарко, почему-то застучало вдруг сердце, стоило только заглянуть в эти балтийские глаза, и все заготовленные фразы застряли в горле. А может, не говорить ничего, заграбастать ее и уволочь в кровать?
Где у нее тут кровать?
Что-то ему совсем стало туго! Он сел, ноги как-то ослабели.
Совсем уже! Пришел объясняться и уселся!
— Саш, — сделал он вторую попытку и посмотрел на нее снизу вверх.
Она наклонилась к нему, сдвинув нетерпеливо букет на локте, чтобы не мешал, приблизила к нему свое лицо — глаза в глаза, и с искренним сочувствием спросила:
— Что, Ванечка, совсем тебе тяжело? — только по голове не погладила от сочувствия.
— Не сбивай меня! — потребовал он. — Я пытаюсь сказать, что люблю тебя до одури! И что ты права — романы и полутона с экономией чувств и жизни — не наш случай! И почему, черт побери, ты решила, что мне тяжело это сказать?!
— Гуров, — еле сдерживая смех, рвущийся наружу и искрящийся в балтийских глазах, объяснила Сашка, — ты сел на торт!
— Сашка-а-а! — полетел над рекой крик потревоженного медведя гризли по имени Иван Федорович Гуров. — Чего тебя туда понесло! Возвращайся!
Александра с Ириной сидели под сосной на другом берегу, переплыв реку не спеша, с удовольствием, останавливаясь и передыхая на мелководье.
— Сейчас! — проорала она в ответ. — Он теперь любит мной покомандовать, повоспитывать, — хохотнула Санька. — Говорит: натерпелся от тебя за те дни, должен же реабилитироваться, восстановить мужскую справедливость!
— Он вас любит, — сказала Ирина улыбаясь.
— Конечно любит! Попробовал бы не любить! Ну, поплыли назад, а то мужики и правда заждались.
Они вошли в воду, постояли, перед тем как поплыть. Ирина, посмотрев вперед, на тот берег, и вверх, на стоящий на пригорке дом, сказала задумчиво:
— Коля меня замуж зовет.
— О господи! — испугалась Сашка. — Так быстро, через полтора месяца? А ты?
— Не знаю, я ведь…
— Что? Что ты ведь? — возроптала Сашка. — Ты его боишься?
— Да нет, что вы!
— Ну так что? Ты боишься интимных отношений? Жить боишься? — предположила Сашка.
— Нет, с ним не боюсь. Я с ним ничего не боюсь! Я его люблю, Александра Владимировна!
— Это же счастье, Ирка! Я и мечтать не могла, что ты так быстро отойдешь! Загадывать боялась! А он тебя? — забыла дышать Сашка.
— И он меня! А дети его папой зовут! Представляете? Им никто не говорил, они сами, на третий день, после вашего отъезда. Встали утром и хвостиком за ним — он в огород, они за ним, он в коровник, и они, он в лес, а они в рев: «С папой хотим!» Я первую неделю плакала не переставая! А он меня успокаивал: «Что ж ты плачешь, правильно все! А кто ж им папа, как не я!» Однажды мы всю ночь проговорили — он мне про жену и детей рассказал, а я про себя. Думала, жалеет просто, а он мне сказал, что любит!
— Тогда в чем дело? — допытывалась Сашка.
— Но я ведь инвалид, у меня, может, и детей больше не будет!
— Ты ему об этом сказала?
— Да.
— И что Коля?
— Сказал, что это все ерунда, он меня вылечит, а дети у нас уже есть!
Сашка не выдержала, обняла Ирину, прижала к себе.
— Дурында ты! Какие сомнения! Скажи ему «да» и перестань мужика мучить!
— Сашка-а-а!!! — нетерпеливо требовал Гуров на том берегу. — Чего вы там застыли?! Плыви сюда немедленно!
— Александра Владимировна, вы мне жизнь спасли дважды! Я даже не знаю, где такую благодарность брать и слова, чтобы объяснить, рассказать, что я испытываю!