— Ну что ж! — хлопнул себя по коленкам ладонями доктор. — Кризис, судя по всему, миновал! Если хотите, мы можем забрать ее в больницу, но лучше дома. Уход, уход и еще раз уход! А медсестрицу вам пришлют из поликлиники, делать уколы. — Он подскочил с места, как мячик. — Ну что, молодой человек, в больницу?
— Нет! — принял за всех решение Дима.
Теперь не надо. Он знал. Больница не нужна.
Сейчас Машка спала.
Спала, и ничего больше.
Когда медсестра с фельдшером вышли из квартиры, доктор задержался, прикрыл за ними дверь и повернулся к Диме, провожавшему их.
— Вы знаете, я ведь очень неплохой доктор, — сказал он. — И поверьте мне, юноша, много чего такого повидал и разумею! О-хо-хо! Вы понимаете меня, юноша?
Дима кивнул — дескать, понимаю, ни черта не понимая на самом деле, не в состоянии ничего понимать, кроме того, что Машка жива.
— Девочка умирала. Больше того скажу вам - девочка почти совсем умерла. Как вы ее вернули?
Дима молчал. Смотрел на старенького доктора, говорившего что-то оттуда, где побывала Машка, и молчал.
— Ну, я так и думал, — ответил самому себе доктор, кивнув в подкрепление своих выводов. — Вы знаете, молодой человек, у вас теперь с этой девочкой одна кровь. И думаю, вряд ли вы встретите кого-нибудь еще, с кем сможете смешаться кровью. Ну ладно, вижу, вы меня пока не понимаете. Всего доброго, молодой человек, рад был познакомиться.
Дима закрыл за странным доктором дверь, не пытаясь понять, о чем тот говорил, и вернулся к Машке. Снова укутав ее в одеяло, взял на руки, сел в гостиной на старинный кожаный пузатый диван с высокой спинкой, прижал к себе Машку и стал покачивать на руках, нашептывая ей на ухо что-то бессвязное, всякую ерунду. Главное, чтобы она слышала его голос.
Вернувшаяся Полина Андреевна, увидев эту картину, перепугалась с ходу.
— Все нормально! — поспешил успокоить Дима. — Ей стало хуже, я вызвал скорую. Сделали укол, температуру сбили.
Он дословно передал все рекомендации врача, и про кризис, который миновал, и про уход, и про то, что отказался от госпитализации.
— Димочка! — расплакалась Полина Андреевна. — Димочка, спасибо тебе! Бесконечное спасибо!
— Да ладно, Полина Андреевна! Все теперь будет хорошо, не переживайте вы так!
Он еще посидел с Машкой на руках, пока Полина Андреевна меняла белье на ее кровати, отнес девочку в постель и, воспользовавшись моментом, когда Полина Андреевна за чем-то вышла на кухню, поцеловал спящую Машку в лоб.
Посмотрел, подумал и поцеловал еще раз.
Вернувшись домой на плохо слушающихся ногах, он достал из холодильника бутылку водки и выпил. Всю. Из горлышка. Не отходя от холодильника.
Сегодня он победил смерть! Он заглянул ей в лицо! И это была жуть кромешная!
Но он победил и ужас, и страх, и смерть.
А потом он проспал сутки и сбежал от выздоравливающей Машки в поход с друзьями под мыс Сарыч. Он избегал встреч с Машкой до самого ее отъезда.
Они увиделись еще раз. Один. Когда ей было шестнадцать лет.
У Димы от воспоминаний тень легла на лицо.
Привыкший улавливать малейшие перемены в настроении Победного, Осип ощутимо напрягся, посматривая на него в зеркало с переднего сиденья.
Дмитрий не хотел об этом думать.
Зачем он вспомнил давно похороненное в глубинах сознания? На хрена?!
Сколько ей сейчас? Тридцать четыре? Да. Какая она сейчас, Машка?
У нее сильный характер, наверняка справилась, не далась этой дерьмовой жизни. Хотя что он может знать о ее характере? Последний раз видел ее восемнадцать лет назад, причем всего-то несколько часов. И черт его знает, какой у нее тогда был характер? Не разберешь.
А за восемнадцать лет так все перелопатилось в стране!
Бушующие девяностые перекусили, сжевали и выплюнули и сильных и слабых.
Те, кто выплыл, выжил, отвоевал свое место, — а таких единицы, — пошли дальше, пробуя новую жизнь на вкус.
Но чего это стоило!
Смогла она выстоять, не сдаться?
Осип все поглядывал на Победного в зеркало, и его затылок излучал тревогу.
Если выстояла, то наверняка сейчас успешная, благополучная, хронически замужняя, с детьми, карьерой, — переводчица или референт, а может, и топ-менеджер.
И он очень живо, как в кино, представил благополучную Машку, в стильном деловом костюмчике, на каблуках, с портфельчиком в руке возвращающуюся с работы домой. Вот она бросает портфельчик на пол, чтобы обнять выбегающих встречать маму детей и поцеловать мужа, вышедшего из комнаты вслед за детьми ей навстречу.
Ну и хорошо! И дай Бог ей счастья.
Но зацепило крючком и потащило, разрывая душу, от этой благостной картинки Машкиной счастливой жизни.
Кадр сменился, и Дима увидел другой вариант: усталую, сломленную, замороченную начальником-самодуром да тупым мужем-бездельником, пролежавшим диван толстой задницей, Машку, тянущую на себе непомерный воз. Уже немного оплывающую телом, с морщинами, потухшими глазами.
Да к черту! Что за дела? На какой хрен воспоминания эти ненужные?
Дима посмотрел в окно, приказав себе убрать из сознания всю так некстати навыдумыванную чушь.
Машины неслись сквозь какой-то городишко.
— Осип, давай заедем, перекусим, и ребят надо накормить. Если здесь, конечно, есть нормальный ресторан, — распорядился Дима.
— Сейчас, Дмитрий Федорович, — отозвался Осип, нажимая кнопки сотового.
Через пару минут Дмитрий Федорович окончательно очистил мысли и разум от поднявшихся со дна сознания, неприятных до горечи во рту воспоминаний, эмоций и прочей ерунды.
В первую ночь в пансионате Марии Владимировне Ковальской приснилось море.
Севастополь. Жара. Шпарящее солнце раскалило воздух до миражной тягучести. Маленькая Машка карабкается на здоровенный прибрежный камень.
Глаза слепят миллионы солнечных зайчиков, отблескивающих от воды, и она все время щурится, вода, нагретая до состояния парного молока, кажется тягучей, как и воздух.
От долгого бултыхания в море кожа размякла, разнежилась и давно скукожилась, отдавая беле-состью, на ступнях и ладошках.
Обрезаясь об острые выступы камня и кинжальные лезвия ракушек мидий, намертво приросших к нему, она упорно лезет наверх.
Карабкаться тяжело, но она знает, что обязательно-обязательно заберется и нырнет с покорившейся каменной вершины, ведь она не просто так лезет, не ради баловства, а очень даже со смыслом. Когда она заберется, постоит, покричит и ухнет в воду — сразу будет ей, Машке, счастье!