— Я как-то об этом не задумывался,— признался Осип, профессионализм которого был иного рода — уметь превращать любые предметы в оружие, способное убить или нанести травмирующее увечье, лишающее боеспособности противника, и рассматривать именно так окружающие веши.
Гости, которым был слышен разговор, проявили повышенный интерес к беседе.
— Тогда что? — спросил кто-то из гостей.
— Меч! — ответила и улыбнулась Маша.
Осип Игнатьевич, носивший экзотическую фамилию Меч, расцвел довольной улыбкой и многозначительно переглянулся с Дмитрием.
— Меч — оружие, которое имело единственное предназначение — убить человека и не могло использоваться в других целях.
— А животное? Его тоже можно было убить мечом! — вступил в разговор господин Конев.
— Нет, Игорь Алексеевич, — возразила Маша. — Меч изготовлен таким образом, чтобы наносить максимальное увечье именно человеку, он сбалансирован по руке и является ее продолжением. Весом, длиной, силой удара он рассчитан на поведение, движения, физику тела человека. Животные действуют иначе, у них более стремительные движения, размеры, вес, кости другие. Меч колет и рубит. Скажем, чтобы ударить медведя, идущего в атаку на задних лапах, не хватит скорости и силы замаха. Медведь стремительнее, он успеет нанести удар лапой сбоку, колющий удар тоже невозможен, для этого надо сделать выпад, вложив силу в удар, чтобы меч вошел достаточно глубоко. А это невозможно, потому что лапы медведя длиннее и быстрее. Пробить же шкуру, слой жира, объем мышц — для этого нужна нечеловеческая сила. То же самое с хищниками из кошачьих — человек не успевает, животное стремительнее, и сила удара требуется во много раз большая. В бою с животным меч только помеха, причем роковая, воин не успевает отражать удары хищника. Кстати, самые кровавые гладиаторские бои в Риме были, когда человек выходил с мечом против хищников. Именно по этой причине.
— А нож? — спросил Дмитрий Федорович.
— Его предназначение — резать, колоть все, что угодно, от противника до бумаги, продуктов. Кстати, в бою со зверем он предпочтительней, скоростнее, мобильнее и позволяет подпустить животное ближе.
— А копье? — спросил кто-то справа.
— Тоже многоцелевое: охота, рыбалка, как посох при движении.
— Но это в прошлом, а сейчас артиллерия, бомбы, — предположил Осип.
— Нет, — снова не согласилась Маша и улыбнулась ему, — цель другая: разрушать, убийство человека в данном случае вторично. И все вышеперечисленное можно применять для спасения человека: копье, нож, стрелы, пистолет, автомат, винтовка — для добывания пищи, то есть спасения от голода. Артиллерия используется для планового схода лавин, разгона облаков, бомбы — для оперативного, быстрого разрушения опасных завалов. И только меч во всей истории человечества имеет единственное предназначение и использование. Его брали в руку с одной целью — убить человека, и больше ничего.
«Нет! Никакой интрижки, никакого легкого постельного романа не будет!» — понял Дмитрий Федорович, засмотревшись на увлекшуюся разговором, разрумянившуюся Машку, чувствуя ровное гудение полыхающего внутри костра.
— А откуда вы это все знаете? — спросила девушка лет двадцати двух-трех, сидящая рядом с хозяином вечера.
Маша на хорошем ровном ходу свалилась с любимого конька, на котором сидела, с азартом погрузившись в научный предмет ее исследований. Она посмотрела на девушку, еле удержавшись от красноречивого жеста: хлопанье ладонью по щеке с последующим упором на локоть и тяжким вздохом, обозначавшим бессилие перед крепчающей тупостью, к которому иногда прибегала в общении с особо бестолковыми своими студентами.
Данная красотуля, отсалютовавшая «разумом», жест бы не оценила, пребывая в полной уверенности об исключительности своего ума и сообразительности, с помощью которых оказалась в шоколаде. Еще бы: отхватила себе богатенького папика; вот сидит рядом с ним на самом центровом месте!
«Тянет ответить: «В книжке прочитала», — с тоской подумалось Маше.
— Это часть моей работы.
— Я же говорила тебе, Игореша, что она спецназовка какая-нибудь или эмчеэсовка, — зашептала девуля, но так, что услышали все рядом сидящие.
Игореша покрылся румянцем стеснения и, видимо, произвел подстольный удар по сексапильным ногам подруги, отчего девица тихо ойкнула.
— Нет, я не спецназовка и не эмчеэсовка, — улыбнулась Машка. — Просто хорошо плаваю.
— Да-а... — подрастеряла жгучести интереса барышня. — А кем же вы тогда работаете?
«Тогда» прозвучало как недоумение: «А кем еще можно работать?», что-то этом духе.
«М-да! Клиника!» — уныло подумала Машка, привыкшая общаться с представителями молодого поколения, получающими знания, людьми
умными, интересными, грамотными, балбесами, конечно, иногда, но по причине молодости и бесшабашности.
Но все же не смогла удержаться и процитировала по-французски:
Дитя, прелестное дитя!
Ты в двадцать лет играешь в куклы
Мужских желаний и страстей и рокируешь кавалеров
По рангу значимых мастей...
Победный подхватил:
Ты все на свете знаешь точно:
как пить чаи, что говорить,
Не позволяя многоточью призывно разум твой будить...
Машка всем корпусом развернулась к Победному, сияя от радости:
— Вы говорите по-французски!
Костер внутри пыхнул, напоминая о себе. Дима улыбнулся ей навстречу — такая она была необы кновенная...
Эпоху назад, когда он гулял с шестнадцатилетней Машкой по городу и заговорил с ней на английском, она всплеснула руками от радости, восторженно просияла глазами и воскликнула на всю улицу:
— Дима! Ты говоришь по-английски!
Он расхохотался:
— Машка, нельзя так радоваться чужим успехам, сожрут!
— Да я чужим не радуюсь. Я твоим радуюсь!
Они бродили, разговаривали на английском,
так что милиционер проводил их подозрительным взглядом. В закрытом военном городе Севастополе иностранцев не было, и люди, разговаривающие на другом языке, вызывали поэтому определенные вопросы; они сбежали от милиционера, хохоча. А Машка крикнула на бегу блюстителю порядка:
— Мы тренируемся!
Это она его сподвигла к изучению на уровне совершенства языка. Восемнадцатилетнего Диму заело, что двенадцатилетняя шпингалетка трещит по-английски, как на родном, а он...
От тоски безбрежной на службе он выучил немецкий, чтобы занять чем-то голову и прогнать муторные мысли. Это оказалось несложно: изучая английский, он для себя выработал систему, применимую к изучению любых языков, ну а французский совсем легко пошел. Между делом.