– Здравствуйте! – ответила с подушки Люба.
– Вижу, не узнаешь?
– Нет, – смутилась Люба.
– Загорди-илась! – еще более бодро и как бы с обидой сказал Каллипигов. – Земляков не узнаешь?
– Ой, – вскрикнула Люба. – Вы из Белозерска?
– Ну, наконец-то! Оттуда!
– Как там мама, папа?
– Привет передают. Скоро приедут. Земляки просят передать, что счастливы жить и трудиться с тобой на одной земле, дышать, так сказать, одним воздухом!
– Что вы, – засмущалась Люба. – Мне даже неловко.
– Не скромничай! Путина, – Каллипигов понимающе подмигнул, – спасла. Любишь Путина-то?
– Люблю, – согласилась Люба.
– Ну-ну, дело молодое. Я вот поэтому, собственно, и зашел. Детей крестить надо с земляками! Верно?
– Верно, – согласилась Люба.
– Вот и отлично! – обрадовался Каллипигов. – Можно я прямо сейчас жене позвоню, Зинаиде Петровне, обрадую супругу?
– Конечно, звоните, – согласилась Люба.
– Зинаида? Это я, – веселым голосом сказал Каллипигов. – Отгадай, кто тебе привет передает? Землячка наша, ик!.. Любовь Зефирова. Вот тебе и «ой»! Мы тут с ней переговорили и пришли к совместному выводу: детей крестить не чужие люди должны, а земляки! Так что, кума, готовься! Как себя чувствует Любовь? Отлично! Привет передам, а как же… ик!.. Ну все, пока!
В палату вошла медсестра с огромной керамической вазой в руках, украшенной надписью «С 50-летием!».
Каллипигов показал медсестре сверкающее голограммами служебное удостоверение. Та кивнула:
– Доброе утро, Любочка! Разбудили вас? А к вам гости.
– Кто? – заволновалась Люба и разгладила на груди больничную рубашку со штампом «Минздравсоцразвития РФ». – Коля? Дайте мне расческу, пожалуйста!
– Делегация. – Медсестра показала глазами на потолок. – С телевидением.
– Здравствуйте, Любовь Геннадьевна, – бодрым тоном говорили входившие и вставали ровным полукругом. Когда все вошли, один из делегатов, который держал в руках букет, прочистил горло и заговорил:
– Уважаемая Любовь Геннадьевна, разрешите вручить вам эти цветы по поручению Людмилы Путиной и зачитать вам ее послание. – Из папки была извлечена большая глянцевая открытка с видом Кремля и храма Христа Спасителя, в которой оказалась белоснежная, украшенная вензелями картонка. – «Уважаемая Любовь Геннадьевна! Примите мою искреннюю благодарность и восхищение вашим подвигом! Желаю вам скорейшего выздоровления! Людмила Путина».
Букет протянули Любе. Все зааплодировали.
– Ну а Владимир Владимирович просил передать, что навестит вас лично.
Все с жаром пожелали Любе дальнейшего выздоровления на благо величия России и дружно покинули палату, улыбнувшись по очереди в телевизионную камеру. Каллипигов ловко задержался в дверях и вновь вернулся в палату. В это время принесли поднос с завтраком.
– Ну-ка, – взяв шутливый тон, приказал Каллипигов. – Чтоб всю кашу съела!
– Не хочется, – поморщилась Люба.
– Ты, Любовь Геннадьевна, теперь за двоих должна есть. Кого ждешь-то?
– Николая, – зажмурив глаза, доверительно сказала Люба. – Колю…
– Парня, значит? Мужика?
– Ага, – подтвердила Люба.
– Мужик, это хорошо! Николай Владимировича, стало быть, по отчеству?
– Про отчество я пока не знаю, – смутившись, призналась Люба.
– Чего тут знать? Раз батька – Владимир, значит, Николай Владимирович. Верно?
– Верно, – согласилась Люба.
– Вот и хорошо! – обрадовался Каллипигов. – Ик!.. Надо Зинаиде еще раз позвонить!
Зинаида? Это я. Зачитай-ка что-нибудь насчет икоты. Замучила, проклятая!
– Слушай: наставить острие ножа на переносицу икающего человека, и пусть он пристально, не мигая, смотрит на это острие, – зачитывала Зинаида Петровна.
– Как хочешь, землячка, выручай, – бодро икнул Любе Каллипигов. – Нож у тебя есть?
– Может быть, в тумбочке? Посмотрите сами.
Бросив взгляд на царственный букет, Люба вновь взяла в руки глянцевую открытку.
«Людмила Путина», – ошалело размышляла она.
– А к вам гости, – заглянула в палату медсестра.
– Опять? – обрадовалась Люба. – Кто?
– Муж, – игриво качнув головой, доложила медсестра.
«Муж… Неужели Владимир Владимирович?» – ойкнула Люба, взглянув на глянцевую открытку с подписью «Людмила Путина».
– Давно уж в холле скандалит, – призналась медсестра. – Какое, говорит, вы имеете право не пускать, я, говорит, муж! Но у нас главврач принципиальный: а хоть, говорит, муж, хоть жена, хоть деверь со сватом, у нас порядок для всех один: пока утренние назначения больному не проведены – никаких посещений! Так что: звать?
– Конечно! – заволновалась Люба.
– Вот, в баре нашел, ик!.. – Из смежной комнаты вышел Каллипигов с ножом в руке. – Ну-ка, землячка дорогая, окажи услугу по старой памяти. Икота замучила. Что там Зинаида моя талдычила? Наставить на переносицу икающему человеку…
– Да, конечно, идите сюда. – Люба со вздохом взяла нож и навела его на мясистый нос Каллипигова. – И долго нужно так держать?
– А хрен его знает! В смысле – Зинаида знает. Ты, землячка дорогая, кумушка моя милая, нож держи, а я Зинаиде перезвоню.
Дверь в палату открылась, и вошел Николай. Люба посмотрела на него широко раскрытыми глазами, ее нижняя губа задрожала. По щекам потекли сладкие слезы. Руки, сжимающие нож, судорожно сжались и мелко задрожали.
– Ах ты, сука! – закричал Николай и сбил с ног Каллипигова.
Каллипигов, завалившись на Любу, растерялся буквально на долю секунды. Через мгновение он извернулся и подмял Николая под себя.
– Что вы делаете?! – завопила Люба. – Отпустите!
Николай и Каллипигов попыхтели друг другу в лицо и разжали хватку.
– Это Коля, – сообщила Люба. – А это – мой земляк…
– Каллипигов, – бросил Каллипигов и заметил, что перестал икать.
– Коля, откуда ты? – чуть не плача, спросила Люба, пропустив мимо ушей фамилию земляка. – Как ты меня нашел?
– Да уж нашел, – сурово сообщил Николай.
– Ой, Коленька, – залепетала Люба и вдруг встрепенулась, – а ты там Владимира Владимировича не видел? Медсестра сказала: вот-вот подойдет.
– Да ты что? – обрадовался Николай и взял Любу за руку. – Болит?
– Нет, – беззаботно ответила Люба. – Ничегошеньки не болит.
– Ягодицу освобождаем, – ласково приказала вошедшая в палату процедурная сестра. – Мужчины, покиньте помещение на пару минут.