И, наверное… это тоже счастье, необычное счастье, — сидеть на каменном полу пещеры и… быть все время там, где когда-нибудь все мы будем.
Вскоре мы увидели еще одну группу пирамидоподобных конструкций (№96, 97). Две громадные пирамиды высотой метров по 500-600 высились вдали. Одна из них была ступенчатой, а вторая — без ступеней, со срезанной верхушкой, на которой была установлена огромная каменная пластина. Уже темнело, поэтому на фото и видео эти пирамиды получились плоховато, но глазом они были видны достаточно хорошо.
Рядом мы заметили еще одну пирамидоподобную конструкцию (№ 112), тоже имеющую ступенчатый характер поверхности, но значительно меньшую по высоте (ориентировочно 80— 100 метров ). Темнело, да еще на нее упала тень от облака, — я еле успел зарисовать эту небольшую пирамиду.
Вечером в кухонной палатке я отказался от ужина, вернее… я поужинал горстью желудочных таблеток. Боль утихла. Я пошел в палатку и крепко уснул. Храпел ли кто-нибудь рядом или нет — я не слышал.
Утром, по пути, снова стали встречаться пирамиды. Группу из трех пирамидоподобных образований (№107-109) обнаружил Равиль, который попросил разрешения подняться на одну из возвышенностей, за которой он издалека вроде бы заметил что-то необычное, не вписывающееся в пейзаж обычных тибетских гор.
Когда Равиль помахал мне рукой, я тоже поднялся на эту возвышенность и оттуда зарисовал три небольшие пирамидки (высотой 150— 200 метров ), две из которых были ступенчатыми, а одна остроконечной.
Еще одна пирамидальная конструкция (№111) выглянула из ущелья. Она была довольно большой (высотой 300— 400 метров ) и имела форму ровной пирамиды, на вершине которой виднелось трапециевидное образование с какой-то шишкой наверху.
И, наконец, мы увидели длинную (длиной около 700 метров ) конструкцию (№142) со срезанной вершиной, около 300 метров высотой, на которой была установлена небольшая прямоугольная плита. Рядом торчала трапециевидная каменная плита (№143) высотой не менее 100 метров , похожая на отражатель. Какая-то необычная изогнутая конструкция (№144) дополняла весь этот странный ансамбль.
Мы вышли в широкую долину. Пройдя еще километра три, я остановился, снова огляделся вокруг и сказал:
— Братцы! По-моему, мы уже вышли из гигантской мандалы. Города Богов.
— Похоже, что так… — согласился Равиль, — пирамид больше не видно.
Я оглянулся и посмотрел на Равиля. Сзади него расстилались обычные тибетские горы, хаос ущелий и хребтов которых был так привычен на вид. В них, этих обычных тибетских горах, все линии плясали произвольный бессистемный танец, и не было ни одной ровной линии, ни одного красивого угла, ни одной ступени, за которую мог бы зацепиться взгляд. А мне хотелось… видеть пирамиды… уже просто по привычке.
Я опустил голову. Мне не хотелось смотреть вокруг. Я угрюмо побрел вперед. Ребята понуро шли за мной.
Я вспомнил ступу Сваямбанат в Катманду, в комплексе которой из 108 малых ступ мы не встретили ни одной однотипной ступы. Здесь, в Городе Богов, мы тоже не встретили ни одной однотипной пирамиды.
— А ведь и в самом деле, ступа Сваямбанат символизирует Город Богов, — подумал я. — Для чего же был построен этот Город? Для чего была выполнена эта гигантская работа, равной которой нет в мире? Для чего? Ведь это…
Боль в желудке мешала мне думать. За спиной ведь осталась… Долина Смерти. А надо было… думать-то!
Я продолжал угрюмо шагать по ровной долине к тому месту, где когда-то, перед походом в Город Богов, стояла наша палатка. Я отметил на карте это место и держал сейчас четкий азимут туда. Город Богов с каждым шагом отдалялся от нас — загадочный и неповторимый Город Богов.
Я вспомнил мысль, которая возникла у меня в начале путешествия на Тибет, что жизнь Шамбалы связана с пирамидами. Но каким образом, я не знал. Передо мной просто стояли необычные глаза, изображенные на ступе Сваямбанат, и не давала покоя мысль о том, что эти глаза смотрят на Главную Обитель Шамбалы — Город Богов.
Вдруг, неожиданно для самого себя, я остановился и оглянулся назад. Сверкающая вершина Кайласа, выглянув из-за гор, казалась уходящей в небо.
— Башня Шамбалы, — тихо произнес я.
Мы остановились.
— Может, покурим? — предложил Селиверстов.
— Давай! — согласился я.
Мы достали сигареты, легли на редкую травку и закурили. Все завороженно смотрели на сияющую пирамиду священного Кайласа. Наступила тишина. Даже ветер как бы стих.
— Фью, — раздался звук выдуваемого дыма.
— Почему ты, Сергей Анатольевич, так громко выдуваешь? — задал вопрос Рафаэль Юсупов.
— Вроде как не громко, — сконфузился Селиверстов.
— Нет, громко.
— Неужели?
— Да.
— А что тут плохого?
— Существует, так сказать, культура курения, — Рафаэль Юсупов поднял палец. — Даже заплеванный бычок от сигареты «Прима» можно курить культурно. Курение — оно носит ритуальный характер, когда человек, наслаждаясь дымом, выпускает его кольцами и любуется ими.
— Чем любуется? — Селиверстов опять громко выдул дым.
— Кольцами.
— А-а…
— Необходимо, — продолжал Юсупов, — слегка задержать втянутый в себя дым, чтобы он… — Впитался что ли?
— Ну… чтобы организм мог поглотить ароматические элементы, ради ощущения которых и совершается ритуал курения. Поэтому…
— Извините, Рафаэль Гаязович, — перебил Селиверстов, — о каких ароматических веществах может идти речь при курении заплеванного бычка сигареты «Прима?». Он, этот поганый бычок, навозом пахнет. А ведь курит его колхозник, курит! Понятно, что колхозник всю жизнь с навозом работает и запах его, навоза, становится родным для него. Но тогда, извините, можно навоз в самокрутку завернуть и курить! Но ведь не курит колхозник навоз, не курит, а заплеванный бычок предпочитает. Почему? Позвольте Вас спросить, Рафаэль Гаязович!
— Вы, Сергей Анатольевич, не понимаете того, что ароматические элементы сигареты не только через запах передаются. Запах — это дело второе!
— А что первое? Никотин, наверное?! Я понимаю, что в на возе никотина нет, потому что коровы, извините, не курят. Поэтому колхозник его и не курит, а бычок предпочитает, чтобы никотин его, бычка, — впитать. Никотиновым наркоманом является колхозник!
— Почему только колхозник? — вставился некурящий Равиль.
— Можно курить и сено, — не обращая внимания на слова Равиля, продолжал Селиверстов, — но его, сено, пусть коровы едят и в навоз превращают.
— Вы что, Сергей Анатольевич, думаете что бычки… ой… что сигареты «Прима» из навоза с добавкой никотина делаются? — с усмешкой спросил Рафаэль Юсупов, красиво выдув дым.