Book.

— Вы сами эту воду пьете? — послышался голос Селиверстова.

— Нет, не пьем, — ответил служитель храма.

— А что с ней делаете?

— Птиц поим, да и цветы поливаем.

— А птицы ее пьют?

— Редко, но пьют.

— А цветы лучше растут?

— Также растут, как и с обычной водой.

— А для чего же тогда…? — Селиверстов искренне удивился.

— Понимаете ли, сэр, птицы, попив святой воды, вбирают в себя божественную энергию, которую содержит эта вода. Птицы улетают и уносят с собой эту энергию. Люди, смотрят на этих птиц, и божественная энергия переходит людям, делая их добрее.

— Мне это приятно узнать, — глаза Селиверстова потеплели.

— А если птицы не хотят пить, мы мочим в святой воде зерно и кормим птиц, чтобы они впитали в себя божественную энергию, — добавил служитель храма.

Скажите, с какой целью Вы поливаете святой водой цветы? Сэр, — служитель храма доверчиво и тепло взглянул на Седова, — цветы впитывают святую воду, растут, а потом севе разлетаются по ветру, падают на землю и из них вырастают новые растения. Но эти растения не простые, — в них содержится божественная энергия. Приходят животные, съедают эти растения, и передают через молоко или мясо божественную энергию )веку, делая его добрее. — Какие Вы молодцы, что во всем хотите видеть доброе, — произнес добрый по натуре Селиверстов и потупил взгляд, вспоминая, видимо, свою жизнь, линию которой перебороздили через полосы предательств, унижений и неразделенных устремлений.

— А еще сэр, — глаза служителя храма вспыхнули огоньком, — окропляем святой водой людей, которые приходят в храм. Через воду мы передаем людям божественную энергию. Хотите, я и окроплю святой водой? Хотите?

— Хочу.

Через несколько секунд я увидел, что слегка подмокший от излишнего окропления Селиверстов счастливо и по — Детски улыбался. Этот человек, мой друг, по своей натуре беззащитен и напоминает большого ребенка. Он иногда ерепенится или делает глупости по своей сути всегда остается чутким и глубоко порядочным. Ему присуща та человеческая особенность, которая редко оценивается приземленными людьми — с ним всегда легко. Эту легкость он как бы передает людям, заставляя их радоваться тому, что есть; рядом с ним обычная еда становилась вкуснее, водка? — хмельнее, женщины — красивее… А самое главное — рядом с ним хорошо мыслится, потому что он своими добрыми биополями как бы ограждает тебя от злых и тормозящих мысль влияний.

— Понравилось окропление? — спросил служитель храма.

— Да, — улыбаясь, ответил Селиверстов.

— Божественная энергия в Вас вошла.

— Чувствую.

Я отвлекся на несколько минут, а когда вновь, у прислушался к разговору Селиверстова со служителем храма, то услышал:

— Почему Вы спрашиваете о Городе Богов? Этого нельзя спрашивать. Это запретная зона для непосвященных. Туда не пускают… время не пускает. Там другие Люди… их не видно, но они там.

— А обычай делать святую воду пришел оттуда? — продолжал домогаться Селиверстов.

— Старые ламы говорят, что да.

— Из Шамбалы?

— Я не скажу… Харати услышит.

Возвращаясь в гостиницу, мы переоделись, пообедали и пошли по магазинам. Чтобы не протискиваться по узкой улочке без тротуаров, мы наняли велорикш. Рядом с щуплым рикшей Сергей Анатольевич казался громадным. На поясе горделиво вырисовывался «напузник» с деньгами. Его доброе лицо почти светилось.

Через сотню метров Селиверстов сошел с коляски, расплатился с рикшей и пошел рядом пешком, лавируя между прохожих, автомобилей и велорикш.

Лама-ребенок

В одном из храмов, когда мы попросили аудиенции у главного ламы, нас завели в шикарный зал, посреди которого стоял трон. На троне сидел маленький мальчик и серьезными глазами взирал на нас.

— А где лама-то? — спросил сопровождавшую нас женщину Рафаэль Юсупов.

— Его величество перед Вами, — ответила женщина. — Он, правда, еще не разговаривает. Но уже ведет себя как настоящий лама.

Я подошел к маленькому ламе и попросил Равиля сфотографировать нас. Когда он это сделал, сопровождавшая нас женщина сказала, что с великим ламой нужно вести себя более уважительно. Оказывается, надо было сесть рядом с ним на коврик, почтительно сложить ладони и подобострастно смотреть на мальчика. Рафаэль Юсупов сделал это и выглядел весьма экзотично. Впоследствии мы узнали, что маленького ламу зовут Ям-гон Конгтрул Ринпоче Четвертый и он является четвертой инкарнацией Великого Ламы, портреты предыдущих трех инкарнаций которого были развешаны на стенах.

— А откуда Вы узнали, что именно этот ребенок является четвертой инкарнацией Великого Ламы? — спросил Рафаэль Юсупов.

Нам объяснили, что Высшим Разумом было передано сообщение, что в такой-то год, в такой-то месяц, в такой-то день и в такой-то час должен родиться мальчик, в тело которого должен вселиться дух Великого Ламы. Этот мальчик родился в семье бедного крестьянина, а через некоторое время был разлучен с семьей, привезен в храм, где и проживает под надзором гувернанток, воспитываясь в религиозном стиле.

— Любопытна методика, по которой Вы смогли вычислить эту семью, где должен был родиться ребенок-лама. Ведь продолжительность беременности матери колеблется в широких пределах, — стал углубляться в подробности Рафаэль Юсупов.

— Мы пользовались интуицией, — гордо ответила сопровождавшая нас женщина.

— Даутфул (сомнительно!), очень даутфул, — смешивая русский и английский языки, проговорил Селиверстов.

— Нам это подсказали, — не сдавалась сопровождавшая нас женщина.

— Кто?

— Харати.

— Кто это?

Харати направит туда, где люди превращаются в стариков

Утром следующего дня мы — Равиль, Сергей Анатольевич и я — вскипятили чай, разложили на столе местные бублики и начали будить к завтраку Рафаэля Юсупова.

— Ох, и сон я видел, — сочно пролепетал Рафаэль, высунув голову из-под одеяла.