Book.

Любопытными мне показались также следующие слова Говинды в отношении Кайласа:

«То, что доступно телесному взору, глазу — только субструктура, эманация чего-то более великого и недоступного».

Что имел в виду автор? Возможно, он намекал на то, что под Кайласом располагается огромный подземный город или даже страна, а возможно имел в виду недоступность для нашего трехмерного взора созерцать параллельный четырехмерный Кайлас, параллельный пятимерный Кайлас и… так далее. Кто знает, может быть, уникальность Кайласа, о чем так много говорят на Востоке, как раз и состоит в том, что эта гора (или пирамида!) была построена в…. так сказать «много мировом облике»?! Не зря Кайлас называют осью, соединяющей различные миры.

Описывая то, что видят паломники, Говинда вполне конкретно указывал на наличие в районе Кайласа пирамид и монументальных сооружений, что еще и еще больше наталкивало на мысль о существовании там удивительного и таинственного Города Богов: «… паломник оказывается в скалистом каньоне, стены которого напоминают архитектурные сооружения. Он будто окружен гигантскими храмами, украшенными высокими колоннами, карнизами и уступами, а высоко над всем этим сверкает купол Кайласа. Форма Кайласа безукоризненна и правильна, словно купол вытесали из огромной глыбы… Эти горы, подобные пирамидам, стоят как часовые по обоим сторонам Кайласа».

— М… да… Неужели в районе Кайласа существуют горы, похожие на архитектурные сооружения и пирамиды? Так ведь это и есть, возможно, Город Богов! — почти вслух воскликнул я, сидя в отдельной комнате в доме ламы Кетсун Зангпо. — Но, видимо, паломники, погруженные в свои светлые чувства, не могут осознать этого! Паломники, видимо, видят Город Богов, но не понимают того, что они видят! Они просто поклоняются, свято поклоняются.

Мне страстно захотелось курить. Я высунулся на полтела в окно и, чуть не выпав, закурил, стараясь выдувать дым подальше на улицу.

— Город Богов! Город Богов, состоящий из пирамид и монументов! Мы его увидим! Увидим! — стал приговаривать я, находясь в полу висячем положении в окне.

Тут меня пронзила мысль о предназначении Города Богов. Эта мысль, напоминавшая громогласный шепот, вихрем закрутилась в голове, ринулась куда-то вверх, пытаясь найти ответ, но через мгновение беспомощно упала вниз, вызвав головную боль. Сигарета уже кончилась, а я продолжал висеть, высунувшись наполовину из окна. С грохотом втянувшись внутрь комнаты, я четко ощутил свое ничтожество перед Великим и Вечным, а потом, помотав головой, постарался поймать хотя бы отголоски сигналов из глубины подсознания, в подсказку которого я уже привык верить. Но ничего конкретного я не уловил, и лишь непонятное слово «матрица» постоянно тормошило мой разум.

Усевшись на стул, я почувствовал, что от меня пахнет не ароматной сигаретой, а тем специфическим непотребным запахом, который исходит обычно от курильщиков с желтыми лошадиными зубами, которые предпочитают сигареты без фильтра типа «Прима» или «Астра». Я даже попытался отмахнуться от этого запаха, нелепо помахав руками и негодуя по поводу того, что я, вообще-то, курю прекрасные сигареты «Кент-суперлайтс» с пикантным белым угольным фильтром. Но здесь, в святом храме, даже великолепное оформление сигареты, скрашивающее отрицательное качество человека (курение), не помогало и превращало тебя из элегантного человека с сигаретой в зубах в высунувшегося из окна наркомана, на весу ублажающего свою прихоть.

— Эх! — глубокомысленно сказал я про самого себя и подумал о том, что мое физическое мышление все время никак не может войти в баланс с тем громогласным шепотом подсознания, который периодически начинает будоражить мое сознание и вести куда-то туда, куда я и не планировал идти.

Шепот этот камнем зависал в душе и, нервируя изо дня в день, долбил как дятел мое сознание, подталкивая и подталкивая меня к тому, о чем я не мог и подумать. Моя растерянность по этому поводу порой перерастала в нервозность, которая возрастала, возрастала и… наконец, совершенно неожиданно, в самый неподходящий момент, где-нибудь в самолете или в автомобиле, разрешалась и заставляла исступленно записывать на первом попавшемся клочке бумаги мысли, пришедшие невесть откуда и не имеющие реальных доказательств. После появления этих мыслей становилось легко, возникало желание ходить как гусь с поднятой головой, хотелось рассказывать об этом всем и вся, но… новый громогласный шепот подсознания опускал твою поднятую голову вниз и начинал долго и нудно долбить и долбить, готовя тебя к новой мысли и испытывая тебя наведенным чувством все проникающей тупости.

— О, как, наверное, счастливы тупые люди! — иногда восклицал я, бичуя самого себя за тупость и невозможность «разродиться», — тупые люди счастливы оттого, что они имеют счастье не ощущать этого унизительного чувства, которое называется тупостью.

Периодически я, устав от тяжести этого состояния, имел желание уйти хотя бы во временную праздность, перебирая шелестящие банкноты рублей или долларов и находя счастье в сладких речах в свой адрес. Но меня на этом поприще хватало на пол часа максимум, после чего какая-то тошнота подступала к горлу, и я все деньги отдавал кому ни попадя, делая порой глупости и краснея впоследствии перед друзьями. А тупость, вездесущая тупость, снова подступала к горлу и начинала уже привычно долбить и долбить твое сознание. Иногда я, желая скрыться от этого ощущения собственной тупости, пытался прикладываться к бутылке, в разговорах с друзьями корча из себя умного и рассказывая яркие моменты из моей бурной жизни, но первые признаки опьянения вызывали у меня чувство внутреннего протеста, заставляющего отставить рюмку. А уже ставшее родным чувство тупости опять приближалось, входило внутрь тебя и превращалось в твою составную часть.

— Нет, алкоголиком я никогда не стану, — с осознанием этого факта думал я, хотя понимал, что такого типа люди, как я, нередко спиваются. — Бог с ним, уж лучше буду курить, не то вскоре и вегетарианцем стану! Я ведь не паломник, чтобы всего себя посвятить прекрасному и само утверждающему поклонению Великому и Святому! Я ведь ученый, на долю которого выпало балансировать между позитивным и негативным, между правдой и ложью, между белым и черным, выискивая истину, которая… эх, недостижима. Но кто-то же должен это делать, кто-то же должен не просто поклоняться, но и спорить, доказывать, утверждать, ошибаться, расшибать себе лоб и… самое главное, вечно мучиться от ощущения своей собственной тупости.

В дверь комнаты, где я сидел, постучали. Вошел молодой лама и позвал меня пить чай. Я отказался и опять углубился в книгу Говинды, целенаправленно обращая внимание на психологию паломников. Ангарика Говинда, описывая путешествие паломников в Страну Богов, написал следующее:

"Вид на Страну Богов открывается с перевала Гурла. Рядом с этим перевалом сверкают снежные вершины горы Гурла — Мандата, которая выглядит как огромная свастика, если посмотреть сверху. С перевала виден сияющий купол Кайласа. Он выглядит фантастическим, неземным. При виде Кайласа паломник забывает все свои страхи и горести, им овладевает только одно желание — убедиться в реальности чудесного видения. Он больше не чувствует усталости, а в его сердце звучат песнопения и мантры, ибо ему открывается первый проблеск священного видения великого Даршана. По пути к Кайласу паломнику встречается два озера: Ракшас (озеро ужасных божеств тьмы) в виде полумесяца и озеро Манасаровар (озеро мирных божеств света), круглое, как солнце.