Инга замолчала, передумывая сказанное, догнало недовольство собой за слишком уж откровенные размышления вслух и Стрельцовым, что спровоцировал эти откровения. Вздохнула — чего уж, и улыбнулась грустно.
— У эзотериков есть такое понятие: «уравновешивание монады». Это о житейских весах, которые обязательно должны уравновеситься на ноль. То есть если ты обидел кого, то обязательно рано или поздно получишь обиду равноценной величины. И так с любой житейской ситуацией. Вот и со мной это произошло. Перекинулась монада, и после смерти папы вся мера ответственности за семью — и финансовая, и моральная, и житейская — легла на меня. Уравновесилась жизнь подзатыльником.
Стрельцов подлил им в бокалы успевшего нагреться шампанского, поднял свой, призывая Ингу присоединиться.
— Ничего, — поддержал он загрустившую явно собеседницу. — У тебя хорошо получается… как там Анфиса Потаповна сказала про погремушки в избушках?
— У каждого свои, — вздохнула тяжеленько Инга.
— У каждого. Именно, — и, протянув руку, чокнулся с ее бокалом, — извини, что напустился на тебя с попреками.
— Но я ведь тоже на тебя вчера напустилась с умничаниями насчет Маши, так что квиты, — с грустинкой нерастаявшей улыбнулась Инга.
Отпили мировые глотки, и Стрельцов постарался как-то сгладить и свой «наезд» поучительный, и присевшую к ним на диван грусть-печаль из-за накопленных житейских ошибок и невозможности их исправить, пережив жизнь набело.
— Расскажи об отце и дедушке. Я уж понял, что ты ими восхищаешься. И очень бы хотелось знать, что такого должен сделать мужчина, чтобы заслужить твое восхищение.
Инга улыбнулась своим воспоминаниям, сразу же всплывшим потоком в памяти, вызвав любимые образы отца и деда Павла.
— Не знаю, — глядя поверх головы Стрельцова, куда-то в себя, сказала Инга. — Скорее всего, просто быть мужчиной.
— Весьма неопределенно, — направлял разговор Стрельцов. — Что для тебя это понятие? Мужчина — непременно военный, как твой дед?
— Дед Павел был не просто военным, скорее наоборот, он был ученым, которому присваивали военные звания.
Павел Федорович Бронников был уникальной, удивительной личностью!
Веселый, шумный, энергичный, позитивный, как сказали бы сейчас. Его улыбка завораживала, куда там Гагарину! Шутки, густой басистый смех, энергия и эмоции заражали всех вокруг. Он был большой придумщик разных розыгрышей, сюрпризов, каких-то маленьких постановок — от анекдотов в лицах до целых представлений. Маленькая Инга долгие годы считала, что дедушка волшебник, потому что, как только он входит в дом, зажигаются тысячи огоньков, играет музыка, все смеются, и праздник, праздник, праздник!
Павел Федорович был серьезным ученым и дома появлялся нечасто, проводя большую часть времени в лабораториях в своем институте, работая на «военку». Никто из семьи, даже Фенечка, не знал, чем он занимается, настолько это было засекречено. Правда, очередные звания и награды «неизвестно за что» отмечали обильным широким застольем. Деду запрещалось даже думать дома и что-либо записывать по своим проектам, вот до чего засекретили. И порой он месяцами не появлялся, но уж когда появлялся!
Фанфары, туш, его веселый бас с порога! Конечно, праздник!
У них с бабушкой было много друзей, но только позже Инга поняла, что все они — коллеги-ученые Павла Федоровича и лишь несколько друзей детства Фенечки. Иными словами, проверенные люди. По причине той же засекреченности.
Деда хватало на все: и на работу непростую, и на решение бытовых проблем, и на такие придумки житейские, что семья не уставала поражаться. То зайдет в дом и с порога, не раздеваясь, громко прокричит приказ:
— Девчонки, быстро собираться, машина ждет!
Мама с бабушкой, уже привыкшие к любым возможным идеям Павла Федоровича, без лишних вопросов бежали паковать чемоданы, а маленькая Инга глядела на деда снизу-вверх зачарованно и спрашивала:
— Куда, дедушка?
Он подхватывал ее на руки, подбрасывал вверх и басил, сверкая загадочно глазами:
— К морю, маленькая! Прямо сейчас и в Сочи полетим!
И ведь летели, прямо сейчас! Или на Байкал, или на дачу спешно за пару часов до Нового года.
Результатом одной из таких неожиданных идей стала эта их большая квартира.
Изначально, до Великой социалистической революции, этот четырехэтажный дом в самом центре Москвы представлял собой четыре большие квартиры, по одной на каждом этаже, для зажиточных господ. После победы большевиков, желающих проживать с господским комфортом, оказалось больше, чем жилплощадей в стране. И методом простым и незатейливым — забрать и поделить — квартиры дома поделили на четыре отдельные на каждом этаже. Хорошо хоть не коммуналки, обошло это нововведение как-то стороной их домик, видимо, большевики приглядели его «для своих» нуждающихся в добротном жилье.
Павлу Федоровичу за особые заслуги перед страной выделили трехкомнатную квартиру, когда они поженились с бабушкой в сорок седьмом году. Фенечке, влюбившейся в этого мужчину с первого взгляда и на всю жизнь, было о ту пору двадцать годков, ровно на десять лет меньше, чем супругу.
В пятьдесят четвертом году у них случилось чудо, родилась долгожданная доченька. Бронниковы уже и мечтать перестали, что у них ребенок появится, а тут такое счастье! Дед захотел ради этого события сделать нечто особенное. Подарок семье.
Фенечкины родители жили неподалеку, и Павел Федорович решил, что надо жить всем вместе, чтобы бабушка с дедушкой находились рядом с внучкой.
Что он предпринимал и каким чиновникам улыбался, гипнотизируя своей улыбкой, так и осталось загадкой по сей день, но умудрился получить разрешение на обмен и перепланировку двух квартир, по ходу легко и незатейливо уговорив соседей через стенку переехать в квартиру Фенечкиных родителей.
Никто в пятьдесят четвертом году такое проделать не имел права! Да и не пытался! А дед сделал!
Строители демонтировали перегородку, которая тупо по прямой делила пространство на две квартиры — проходя по широкому коридору и по середине кухни в конце его. Так у них получились просторный коридор, большущая кухня, шесть комнат, два туалета и одна ванная. Не расщедрились господа делители на установку второй помывочной в разделенной жилплощади. Бани есть. Общественные. Туда и ходите.
Простые бдительные советские люди, они же соседи по дому, о такой оголтелой барщине принялись писать кляузы в нужные инстанции, уведомляя о том, что тов. Бронников и его семья пользуются подозрительно большой жилплощадью, надо бы разобраться!
Недремлющие госорганы на сигналы отреагировали — разобрались. С соседями. И только вмешательство самого Павла Федоровича спасло слишком бдительных от переезда в село Дрыщево на постоянное место жительства.
Более никто из числа «доброжелателей» о социалистической справедливости в данном конкретном квартирном вопросе не вспоминал, заценив по полной заботу государства о своих ученых.