— Ты хочешь знать, могу ли я это сделать, и сообщить Квену. Так?
Кери и правда покраснела, и меня толкнуло импульсом страха, я выпрямилась.
— Я не должна иметь такой способности. Не должна? — спросила я настойчиво. Она мотнула головой, и у меня свернулся ком под ложечкой. — Что сделал со мной папаша Трента? — спросила я уже почти в истерике, и Кери сверкнула глазами:
— Рэйчел, прекрати. — Она встала и подошла ко мне, распространяя запах влажного шелка. — Отец Трента единственное, что сделал — это сохранил тебе жизнь. Ты осталась собой.
Ее руки чуть помедлили перед тем, как взять мои, но я это увидела, и страх стал глубже.
— Ты та, которую родила твоя мать, — твердо сказала Кери. — И если ты владеешь магией, которая недоступна другим, то ты должна стать в ней искусной настолько, чтобы побеждать там, где другие терпят фиаско. Сила не развращает личность, а лишь выводит на свет истинную сущность, а ты, Рэйчел, хорошая ведьма, а не дурная.
Я отодвинулась от нее, и она виновато отступила. Недоверие, неприятное и нежеланное, шевелилось во мне, и я поклялась выжечь его прямо на месте. Я не могу терять такого друга, терять Кери.
— Пообещай мне, что не скажешь Квену, — попросила я. Она заколебалась, и я добавила: — Кери, прошу тебя. Если я не такая, то пусть никто не знает об этом. Пусть я сама скажу кому захочу и если захочу. Пожалуйста. А иначе я просто… пешка в чужой игре.
Она с несчастным видом сцепила перед собой руки, а потом медленно кивнула.
— Я никому не скажу, — прошептала она.
Тут же напряжение упало мне внутрь как свинец. Я посмотрела на крышку комода, где сложены были колдовские инструменты, и, с усталым сожалением об утраченной возможности когда-либо жить нормальной жизнью, я встала. Из зеркала, местами выцветшего от старости, на меня смотрело мое отражение. Я медленно вздохнула:
— Ты мне сперва покажешь?
Кери встала так, что я видела за собой ее отражение.
— Я этого не умею, Рэйчел.
Супер.
Ощущение было такое, будто за мной закрылась дверь. Передо мной — огромная чернота, широкая и всеохватная, а я должна верить, что где-то в будущем все должно кончиться хорошо. Вот это и есть моя жизнь, подумала я с тяжелым чувством безнадежности. Вытерев руки о джинсы, я решительно подошла к комоду. Пора выяснить, на что я способна.
Свеча на комоде отражалась в зеркале, и казалось, будто их две. Рядом лежали мелок, металлический диск, моток бечевки, иголка для пальца и флакон масла из виноградных выжимок. Еще там же лежал мой учебник лей-линейной магии, открытый на последних пустых страницах для заметок. На одной из них написано было неряшливо «ЗАКЛИНАНИЕ СВЕТА ОТ КЕРИ», нарисованы схематические картинки движений руки и фонетически записанные латинские слова, сопровождающие эти движения. Я знаю, что Кери очень было неприятно, что я не знаю латыни хотя бы настолько, чтобы нормально прочитать, но последние годы меня все время отвлекало что-нибудь другое, и вряд ли это изменится. Зато навыки жестикуляции у меня в порядке.
— Ну, хорошо, — сказала Кери, беспокойно шевельнувшись у меня за спиной. Я смотрела на ее озаренный свечами облик в зеркале и думала, как она будет учить меня заклинанию, которого не умеет делать сама. Запах корицы и шелка смешивался с ароматом воска от свечи и чугуна от висящего наверху колокола. Это напомнило мне про горгулью, но зверь все еще спал, когда я посмотрела вверх.
— Твое базовое кольцо надо привязать повыше, чтобы получилась хорошая сфера, а не наполовину внутри комода, — добавила она с деланной живостью, от которой у меня голова заболела. — Когда мы ее поставим, трогать ее будет нельзя, иначе разрушатся чары.
— Как любой круг? — предположила я.
Она кивнула и заморгала от удивления, когда глянула вверх и увидела горгулью.
— Это не?.. — спросила она неуверенно, глядя с неподдельным интересном.
— Горгулья, — договорила я за нее. — Вчера объявилась. Дженкс сильно напрягается, но зверь только спит, и все. — Я подумала и спросила: — Нам куда-нибудь отсюда перейти?
Улыбнувшись будто про себя, Кери покачала головой:
— Нет, они приносят удачу, как говорила моя бабушка. Горгулья тут вполне к месту. Бабушка говорила, что пикси для эльфов — это как горгульи для колдунов.
Я расплылась в улыбке, вспомнив, как детишки Дженкса липли к Кери и как мать Элласбет, тоже чистокровный эльф, восхитилась Дженксом. У меня не было таких «волшебных» чувств к куску сонного камня среди балок колокольни. Насколько я знаю, ни у одной ведьмы или колдуна тоже. Но опять же: я — единственная известная мне ведьма, живущая в церкви, а церковь — единственное место, где может завестись горгулья. Наверное, большие колокола воздух ионизируют или чего-нибудь в этом роде.
— Ты точно уверена, что этот зверь не помешает? — спросила я, показывая на горгулью.
— Нет. Я бы попыталась с ним познакомиться и попросила бы его привязать бечевку, если бы он не спал.
Я с надеждой посмотрела на крылатое серое существо, но оно не шевельнулось. И его большие мохнатые уши тоже.
— Я это сделаю, — сказала я, залезла на крышку комода и встала на ней.
Моя голова оказалась внутри колокола, и от слабого эха в ушах у меня мороз прошел по коже. Быстро привязав бечевку к языку, я слезла.
Кери взяла бечевку зубами, чтобы отрезать длинный кусок, потом ловкими пальцами завязала узел с тремя концами привязав к нему металлическое кольцо размером с ладонь. Отпустила кольцо, и оно тихо покачивалось на высоте груди над комодом.
— Вот так, — сказала она, отступая. — Отличный будет светильник.
Я кивнула, ощущая присутствие горгульи и гадая, то ли хвост у нее чуть дернулся, то ли мне показалось. Не люблю заниматься заклинаниями перед незнакомцами, особенно такими, которые ко мне вселяются без квартплаты.
— Значит, первый шаг, — начала Кери, и я, отвлекшись от горгульи, перебила ее:
— Извини, я сперва внешний круг поставлю.
Кери кивнула, и я направила свою волю на лей-линию, которая за церковью. Потекла энергия, чистая и яркая, я выдохнула, ощутив, как уравновешиваются во мне силы. Сбросив шлепанец, я коснулась ногой круга, оставленного металлическим мелком. Ключевое слово «rhombus» отдалось в мыслях мощным эхом, и над нашими головами замкнулся свод безвременья молекулярной толщины. Ключевое слово сокращало пятиминутную подготовку со свечами и мелом до полсекунды. У меня полгода ушло, чтобы этому научиться.
Я передернулась, когда уродливая чернота поползла через секунду по этой полусфере, изо всех сил стараясь замазать яркое золото моей ауры, окрасившее красный слой безвременья. Эта копоть была видимым представлением той грязи, что осела у меня на душе. Мне стало противно, и я молча снова надела шлепанец. Кери осталась к этому зрелищу равнодушной, но у нее слой копоти в тысячу раз толще моего. Минус один год, подумала я, надеясь, что она меня искренне простила, что я на нее орала.