— А еще это могло бы означать, что ваш: начальник отправил вас вроде как в командировку — с горечью прибавила она. — На десять дней рождественского маникюра. И сделал это чуть ли не в приказном порядке; поскольку знал, что вам, одинокой больше некуда податься. Отправил исключительно из жалости.
Я поняла, что, видимо, не ошиблась насчет этого Алистера. Более того; он скорее пожалел не ее, а себя — просто хотел спокойных праздников. Наверняка отправил куда-нибудь подальше жену с детишками — изображать счастливое семейство — а заодно, и от любовницы отделался.
— Некоторые люди, возможно, хотят спрятаться от всего пугающего, — сказала я. — От грабителей, маньяков, извращенцев. Кроме того, есть женщины, только что пережившие развод или освободившиеся из тюрьмы, измученные докучливыми любовниками или попросту уставшие. Кто их знает, отчего они устали? Это мы скоро увидим.
И мы действительно увидели.
«Касл-спа» представлял собою вершину архитектурного творчества. Он был возведен на руинах, древнего фундамента, служившего опорой сначала для стен римских бань, потом женского монастыря и укрепленного замка, а в середине девятнадцатого столетия Уильям Берджес реконструировал ею в классическом кардиффском стиле. С тех пор здесь появился ров с водой, подъемный мост на тяжелых цепях, орудийные башенки, водостоки-горгульи, пушки, два каменных льва на воротах и шикарная оранжерея. Замок располагался вдали от жилья — ближайшая деревушка Лиммус, приютившаяся в долине меж каменистых холмов, находилась в миле, если идти по полям, и в трех милях — если по дороге.
Сойдя в Карлайле, мы с Майрой скинулись на такси — десятимильная поездка обошлась нам всего в пятнадцать фунтов. Не успел глаз привыкнуть к мелькающему за окном зеленовато-коричневому холмистому пейзажу, как за поворотом показался «Касл-спа» во всем своем великолепии. На ум почему-то сразу пришли сквозняки и крысы.
Но стоило шагнуть за дубовые двери, и ты сразу чувствовал себя в надежном убежище. Кто-то потратил большие миллионы на то, что в буклетике Майры называлось «ярко выраженными стандартами современного вкуса». Иными словами, классический баронский зал, в который мы ожидали попасть, ничем не отличался от вестибюля современного столичного отеля.
Там нас и встречала Бев с маской сияющего радушия на лице, поспешив убедить, что в жизни для нее нет ничего более приятного, чем принимать в «Касл-спа» важных и почетных гостей. Встречи с интересными людьми она считала главным в своей работе. Высокая, стройная и подтянутая, Бев производила впечатление человека бесцветного и бесполого. За багаж она просила не беспокоиться — прыщавый паренек-портье должен был отнести наши вещи в номера. Бев же намеревалась самолично провести нас по замку. Ее умилило то обстоятельство, что мы познакомились в поезде и вместе добирались сюда на такси, Из ожидавшихся гостей мы оказались последними — сегодняшние процедуры, к сожалению, пропустили, зато успели к званому ужину с леди Кэролайн, которая задерживалась, но должна была прибыть сюда с минуты на минуту. Не успела она это сказать, как над замком раздался оглушительный рокот — мы с Майрой даже подпрыгнули от неожиданности. Последние предзакатные лучи солнца заслонила тень, словно нас накрыла крыльями гигантская птица.
— Не волнуйтесь, — успокоила Беверли. — Леди Кэролайн не любит поездов и предпочитает вертолет.
Губы ее растянулись в тоненькой стервозной улыбочке, и мне послышалось что-то вроде «толстожопой коровы». Я сделала вид, будто никто ничего не произносил.
Едва затих шум вращающихся лопастей, как леди Кэролайн ворвалась в вестибюль и пронеслась по нему вихрем. Буркнув сухое приветствие Беверли, и кивнув нам с Майрой, она скрылась за дверью с надписью «Посторонним вход воспрещен», с грохотом захлопнув ее за собой. Мы и разглядеть-то ее толком не успели — эдакая объемистая растрепанная мадам из пригородного борделя, раздраженная вялотекущим бизнесом. Еще я успела заметить кольца в ушах.
Беверли — ну можно ли называть такую важную птицу просто Бев? — опомнившись от этого вихря, первым делом удостоверилась, что мы не привезли с собой ноутбуки и мобильники, и мы горячо убедили ее в этом.
— Интернета здесь все равно нет, — сказала она. — Мы не заводим его специально — проклятая электроника не должна мешать нашим клиентам заниматься духовной медитацией и просветлением чакр. Если мы не научимся жить в единстве с природой, планета скоро найдет способы отомстить нам.
Мы с Майрой старались не хихикать у нее за спиной, пока она, шагая впереди, объясняла, что такое хорошо и что такое плохо. Хорошо — это чакры, кристаллы, медитация, органическая пища, общий баланс организма и всякое такое. Ну а электронная почта, компьютеры и разные цифровые штуки — конечно же, плохо.
Она сообщила нам, что в банкетном зале в южном крыле есть рождественская елка, но из уважения к представителям других конфессий остальные части замка оставили неукрашенными. И тихонько буркнула: «Эта жирная манда всегда найдет, на чем сэкономить!» Но возможно, мне это только почудилось. Хотя в моменты усталости или стресса я обычно слышу — даже не ушами, а каким-то нутром — все то, что люди не отважились бы произнести вслух.
Однажды я озадачила этой проблемой одного психиатра, и он первым делом спросил, не нишу ли я художественные произведения. А услышав утвердительный ответ, сказал, что ему уже доводилось выслушивать подобные жалобы от других романистов, и он всегда советовал им одно — ради собственного здоровья прекратить путать вымышленных персонажей с реальными людьми и относиться к первым просто как к рабочему материалу. Еще он заметил, что такое вообще-то не лечится, и уж коли грань между вымыслом и реальностью размыта, то с тем придется и жить. Единственное, что он мог мне посоветовать, — это принимать снотворное. И я ушла, получив впоследствии счет на двести двадцать фунтов.
С тех пор подобное случается со мной время от времени. Ничего приятного в них нет, одно сплошное расстройство, особенно когда сидишь на каком-нибудь торжественном ужине и читаешь мысли присутствующих. Все ждешь, когда они разгладятся и собьют тебя, но этого не происходит и ты вдруг понимаешь, что единственная уловила с другого конца стола «Какую хрень ты городишь!» или «Боже, какая скука!». Вот и сейчас, услышав то ли явные, то ли мнимые слова Беверли, я поняла, что ждет меня в ближайшие десять дней.
Восточный зал, похоже, считался главной гордостью замка, что называется, piece de resistance. [3] Мы с Майрой дружно и почти искренне вскрикнули от изумления. Оригинальный дизайн Берджеса был сохранен нетронутым — высоченные своды, потолки с росписями, изображавшими прерафаэлитских грудастых красавиц, пышущих зрелой красотой. Своды эти поддерживали четыре каменные колонны в вид библейских зверей с массивными когтистыми лапами, внушающими страх. Стены украшали средневековые гобелены. На переднем плане, хоть и неуместно, зато впечатляюще, размещалось огромное мраморное джакузи в форме гигантского сердечка. Вода тихонько шипела и булькала, распространяя: вокруг ароматные пары, несомненно, вредящие старинным гобеленам. Если только те и впрямь являлись старинными, а не нейлоновой современной подделкой. Колонны здесь, похоже, были из малахита или зеленого обсидиана. Возможно, они всего лишь походили на настоящие, и все это — выполненная в духе Лас-Вегаса копия истинной роскоши, однако впечатление производили.