Что касается Фелипе, его первый брак (сумной, образованной австралийкой) закончился почти за десять лет до того, как мы познакомились на Бали. Сам развод прошел довольно спокойно, но расставание с супругой (а также домом, детьми и почти двадцатилетней историей совместной жизни) оставило на этом добром человеке глубокую печать утраты с отчетливым привкусом сожаления, одиночества и тревог о финансовом благополучии.
Словом, наш опыт принес нам одни только неприятности, финансовый урон и внушил крепкое подозрение к так называемым прелестям законного брачного союза. Мы с Фелипе на собственной шкуре познали неприглядную правду любой опыт близких отношений где-то под первоначально милой наружностью скрывает потенциальную возможность обернуться полной катастрофой – как змея, свернувшаяся клубком. Мы также поняли, что брак – предприятие, в которое легко вступить, но вот покинуть его не так-то просто. Без законных препонов человек, не находящийся в браке, может в любой момент разорвать ухудшившиеся отношения. Но женатый человек, который хочет сбежать от обреченной любви, вскоре обнаруживает, что в его брачном контракте в большой степени участвует и государство, и может пройти очень много времени, прежде чем государство отпустит его на свободу. При таком раскладе вы на месяцы и даже годы в буквальном смысле оказываетесь заточенными в тюрьме законных отношений, где любви нет и в помине, – ну прямо как жертва пожара в горящем здании, где вы, мой друг, прикованы наручниками к батарее где-нибудь в подвале и не можете вырваться, а вокруг уж клубится дым и рушатся балки…
Извините, может быть, вам все это кажется слишком удручающим?
Я делюсь с вами этими неприятными мыслями, лишь чтобы объяснить, почему мы с Фелипе с самого начала наших отношений заключили такой довольно необычный пакт. От всего сердца мы поклялись никогда, ни при каких обстоятельствах не жениться. Мы даже пообещали никогда не объединять наши денежные средства и активы, чтобы больше не пришлось переживать кошмар копания на взрывоопасной свалке личных сбережений, общих кредитов, документов, недвижимости, банковских счетов, посуды и любимых книжек. Принеся эту клятву, мы с реальным чувством спокойствия продолжили наше партнерство, где никто не заступал на соседнюю территорию. Так же как объявление о помолвке способно принести многим парам ощущение всеобъемлющей защищенности, клятва никогда не вступать в брак окутала нас чувством эмоционального покоя, которое было необходимо, чтобы снова попытаться полюбить. Клятва, сознательно лишенная официальности, подарила нам удивительную свободу. Нам казалось, что мы открыли тайный путь к идеальной близости – нечто, что, по словам Гарсиа Маркеса, «похоже на любовь, но лишено неприятностей, которые она приносит».
Так мы и жили до весны 2006 года: никому не мешали, строили совместную жизнь, но при этом деликатно не вмешиваясь в дела друг друга, довольные всем на свете. И мы прожили бы так до скончания дней, не случись одно ужасно неудобное для нас происшествие: в наши отношения вмешалось Министерство нацбезопасности США.
Проблема заключалась в том, что мы с Фелипе, хоть и имели много общего и хорошего, не могли, однако, похвастаться одной и той же национальностью. Он был бразильцем по рождению с австралийским гражданством и на момент нашего знакомства почти постоянно жил в Индонезии. Я – американка, проживающая, не считая путешествий, на Восточном побережье США. Поскольку наш роман разворачивался независимо от страны пребывания, поначалу мы не узрели в этом никаких проблем, хотя сейчас понятно, что надо было предвидеть осложнения. Как там в старой поговорке: рыба может влюбиться в птицу, но где они будут жить? Решение этой проблемы, как нам казалось, состояло в том, что мы оба готовы путешествовать: я была птицей, которая умела плавать, а Фелипе – рыбой, которая умела летать. И вот в первый год нашей совместной жизни или около того мы жили, в прямом смысле, то тут, то там: плавали и летали через океаны и континенты, чтобы быть вместе.
К счастью, работа позволяла вести такой свободный образ жизни. Я была писательницей и могла брать с собой работу повсюду. Фелипе – импортер ювелирных украшений и драгоценных камней; он продавал свой товар в США, и ему приходилось всегда быть в разъездах. Нам оставалось лишь скоординировать передвижения. Так что я летала на Бали, а он приезжал в Америку; потом мы оба ехали в Бразилию и снова встречались в Сиднее. Я устроилась на временную работу преподавателем литературного мастерства в Университет Теннесси, и несколько странных месяцев мы прожили в полуразвалившейся комнате старого отеля в Ноксвилле. (Могу порекомендовать этот вариант проживания любому, кто хочет проверить отношения на совместимость!)
Мы жили в ритме стаккато, в ритме галопа: в основном вместе, но вечно в движении, какучастники какой-то чудной международной программы защиты свидетелей. Наши отношения, хоть и становились крепче и спокойнее на личном уровне, с точки зрения логистики представляли собой постоянную проблему, а учитывая международные авиаперелеты, еще и влетали в копеечку. Было тяжело и психологически. С каждой новой встречей нам с Фелипе приходилось заново узнавать друг друга. В аэропорту неизменно возникал такой момент, когда я, ожидая друга у выхода, начинала нервничать и думала: узнаю ли я его? А он меня? И вот после первого года нам обоим захотелось чего-то более постоянного, и Фелипе сделал важный шаг. Он отказался от своего скромного, но милого коттеджа на Бали и переехал со мной в крошечный домик на задворках Филадельфии, который я недавно сняла.
Кому-то может показаться странным, что Фелипе согласился променять Бали на филадельфийский пригород, однако он поклялся, что жизнь в тропиках давно ему надоела. Жить на Бали слишком просто, жаловался он: каждый новый день – приятная и скучная копия предыдущего. Он уже давно собирался уехать оттуда, даже до того, как познакомился со мной. Человеку, который никогда не жил в раю, невозможно понять, как может наскучить такая жизнь (мне уж точно это казалось безумием), но Фелипе балинезийская сказка с годами успела набить оскомину. Никогда не забуду один из последних чудесных вечеров, проведенных в его коттедже. Мы сидели на улице босиком – кожа покрылась бусинками влаги на теплом ноябрьском воздухе, – пили вино и любовались океаном созвездий, мерцающих над рисовыми полями. Когда в кронах пальм зашелестел ароматный ветерок, принеся с собой обрывки церемониальной музыки из далекого храма, Фелипе взглянул на меня, вздохнул и громко сказал:
– Как же меня достало это дерьмо… Скорей бы вернуться в Филадельфию!
Так мы и оказались в Филадельфии, городе, знаменитом своими дорожными рытвинами.
Вообще-то нам обоим очень нравилось там жить. Маленький дом, который я снимала, находился рядом с домом моей сестры, где та жила с семьей. С годами я поняла, что для счастья мне необходимо жить рядом с ней, и это осуществилось. После того как мы с Фелипе (каждый по отдельности) долгие годы колесили по разным захолустьям, было здорово и как-то воодушевляюще снова поселиться в Америке, стране, которая, несмотря на все свои недостатки, была интересна нам обоим: динамичная, многонациональная, постоянно развивающаяся, безумно противоречивая, провоцирующая творческий взлет и очень живая.