– Слава богу, последние две недели бог миловал от визитов к вам, дорогой наш Харон, – отвечала дама, разглаживая на коленях халат. – Хотя, сами знаете, зарекаться в нашей профессии не приходится.
Она назвала его Хароном, а сама засомневалась, к месту ли. Патологоанатом был человеком образованным, с ним надо было держать ухо востро. Ох, и обсмеял бы он ее, если она ошиблась! Не постеснялся бы, при всех выставил бы невеждой при первом же удобном случае.
«Чтоб ты заткнулся! – подумала Валентина Николаевна. Не разглядев соседа, впопыхах плюхнулась на сиденье рядом. А он приземлился здесь, а не в первых рядах, где сидел обычно, потому что тоже опоздал на конференцию. – Что ты прицепился ко мне как банный лист! У меня, да у нас у всех в отделении такая работа, что каждый день с любым больным можем к тебе загреметь. Тебя бы в нашу мясорубку! Однако, несмотря ни на что, выхаживаем же…»
Толмачёва была недовольна собой, раздражена. Никогда нельзя ничего говорить не подумав! Зачем вот она с утра полезла к Барашкову? В результате получила порцию унижения. Теперь вот вылезла с Хароном. Придет домой, надо будет посмотреть в энциклопедии мифов, так ли звали перевозчика через Стикс, доставлявших умерших в царство мертвых. А тут еще эта противная тетка, мать Ники, пристала со своими деньгами! Кроме того, Тина нервничала, что приходится сидеть так долго на конференции, а она не успела с утра пройти по палатам и посмотреть больных. К тому же она сильно замерзла в нетопленом зале и была голодна, ведь ей так и не удалось выпить кофе. Не много ли, в конце концов, сложностей в жизни для одного человека? Ей даже стало жалко себя, что случалось редко.
«Вернусь в отделение, надену поверх этой кофты еще одну, съем кусок сыра без хлеба, хлеб-то забыла, и выпью кофе. Вот для меня задача номер один, а то я упаду. А потом только пойду на обход. Пять минут все подождут, не помрут», – решила Валентина Николаевна.
Главный врач наконец закруглился. Кое-где уже начали вставать с мест, чтобы бежать по своим делам. По залу разнесся разноголосый гул. Сосед Тины слева с шумом сложил газету.
«Уже и газеты кто-то на конференции читает…» – недоуменно подумала она и вгляделась пристальнее, кто бы это мог быть. Если знакомый, можно и пошутить, сказать, что в последнее время конференции стали такими нудными, что лучше уж читать глупые газеты. И вдруг опять увидела на обложке знакомые уже лица обнаженных девиц. От удивления она приоткрыла рот. Азарцев, заметив, что на него обратили внимание, вежливо поклонился и улыбнулся. И Тина, та самая Валентина Николаевна, которая втайне всегда считала, что любовь с первого взгляда – выдумки, взглянула в глаза подозрительного незнакомца – и совершенно неожиданно для себя со страшной силой грохнулась в любовь, со всей высоты. С высоты своего возраста, жизненного опыта, неудавшегося брака. Затюканная жизнью, замученная работой, выглядевшая не то чтобы плохо, но как-то не очень, всегда с неважным настроением, привыкшая держать себя в руках и анализировать свои мысли, Валентина Николаевна, ни о чем не задумываясь, ничего не прося, не боясь разбиться, интуитивно и неосознанно грохнулась в любовь так, что вокруг зазвенели, запели и заиграли на свету хрустальные осколки всей ее прежней жизни.
Может быть, так сошлись звезды на небе, а может, просто у нее наступил физиологический период гормонального всплеска – это дело богов и физиологов. Валентина же Николаевна забыла про все на свете, и физиологию и анатомию, вместе взятые, и не могла оторваться от серых спокойных глаз незнакомца. Удивительно: в магазине она ему в глаза не глядела, поэтому лица его не запомнила, а здесь узнала только по куртке и по газете. Не возьми он с собой газету, возможно, любовь обошла бы Тину стороной. Но газета оказалась на сцене и была уже прочитана с первой страницы до последней.
Потрясение Валентины Николаевны было так сильно, что она даже не почувствовала, как заведующий патологоанатомическим отделением, а по совместительству судебно-медицинский эксперт Михаил Борисович Ризкин – которого вся больница звала просто Мишка и Старый Черт, хотя годами Михаил Борисович был вовсе не стар, – настойчиво обнимает ее за талию. Она машинально смахнула его руку, как прогнала бы прочь надоевшее насекомое, и, вдруг опомнившись и покраснев до корней волос, оторвала наконец взгляд от глаз незнакомца и, быстро оттолкнув Мишку, направилась к выходу.
– Нехорошо отодвигать в сторону старых друзей! – визгливо прокричал ей Старый Черт, но его голоса она не услышала. До ее сознания долетел только голос главного врача.
– Задержитесь на минутку, Валентина Николаевна! – Главный торопился сквозь толпу к выходу.
Тина остановилась у дверей и еле перевела дух.
Разноголосая толпа в белых халатах катилась мимо нее по коридору. До Валентины Николаевны доносились обрывки разговоров: и знакомые медицинские термины, и разговоры о мужьях, о детях, о покупках, о мерзкой погоде и о том, что в этом году совершенно не было «бабьего лета». Наконец главный врач смог протиснуть свое грузное тело через узкую входную дверь, как всегда открытую только на одну створку, и взять Тину под руку.
– Вы мне нужны, Валентина Николаевна, – сказал он. – Я хочу вас познакомить со своим институтским товарищем. – Он поискал кого-то глазами в толпе. – У него к вам дело как к анестезиологу и реаниматологу. Вот, рекомендую!
Тина отступила на два шага назад. Сердце ее забилось. Чутьем она поняла, кого сейчас подведет к ней главный врач. Толпа из дверей схлынула; неспешной легкой походкой, присущей людям астенического телосложения, к ним, улыбаясь, подходил магазинный любитель обнаженной натуры.
«Черт! – подумала Валентина Николаевна. – Сейчас надо будет руку пожимать, а у меня даже ногти не накрашены!»
– Владимир Сергеевич Азарцев, прекрасный хирург! – сказал Валентине Николаевне главный врач. – А это… – Он повернулся к товарищу.
– Я наконец вас узнал! – радостно улыбаясь, сказал Тине Азарцев. – Увидел вас в магазине и понял, что уже видел где-то раньше, просто не смог сразу вспомнить. Вы – «Аве, Мария»! Ведь правильно?
– Да… – растерянно сказала Тина. Этого она никак не ожидала. – Но, извините, я вас… Мне кажется, мы не были знакомы…
Главный врач тоже удивился. Он с некоторым недоумением смотрел то на одного, то на другого.
– Вот, оказывается, какие ты здесь собрал кадры! – все так же радостно сказал ему Владимир Сергеевич. – Да весь институт в те годы знал твою дорогую заведующую реанимацией. «Аве, Мария»! Ее тогда все в институте так звали!
– Но я не знал… – растерянно пожал плечами главный врач.
– А должен звезд узнавать в лицо! – рассмеялся Азарцев. – Ты потому только не знал, что мы с тобой в другом институте учились и года на три раньше закончили. А я к ним попал как-то раз на институтский вечер по приглашению. Меня знакомая девушка пригласила. В начале вечера, как водится, была торжественная часть и концерт. И вот, представляешь, открывается занавес, в три ряда стоит институтский хор, весь черно-белый. Вдруг из боковой кулисы выходит девушка в серебристом платье и объявляет: «Шуберт. „Аве, Мария“. А капелла».