В тот день к вечеру неожиданно пошел снег. Темный асфальт запорошило, на ветках клена, так хорошо видимого из окна Тининой палаты, повисли белые мокрые хлопья.
– Балдеешь по-своему? – раздались одновременно два голоса возле двери. Тина повернула голову – в проеме стояли Аркадий Барашков и его жена Людмила.
– Чего ей не балдеть? – Аркадий размашисто шагнул вперед. – Через пару дней – на выписку.
– А что после выписки будешь делать? – Людмила заглянула Тине в глаза.
– Жить.
– Ну да. Но ведь надо же еще что-то кушать? Неужели опять газеты пойдешь продавать?
Тина задумалась.
– Пожалуй, нет. Ко мне тут приходил наш патологоанатом, Михаил Борисович, Аркадий его знает. Так вот, я ему сказала, что работать пока не хочу. А он мне в ответ: «Захотите! Не может быть, чтоб не захотели». Я не стала с ним спорить, но подумала – никогда не захочу. А вот представьте теперь – захотела. Посмотрела тут на вас с Людой, – она улыбнулась им обоим, – и подумала: не может быть, чтобы от меня не нашлось никакой пользы.
– Да уж как это – от тебя и без пользы! – Людмила стала выгружать яблоки Тине на стол.
– Куда ты столько?
– Ешь, они полезные.
– Но только ты, старушка, имей в виду, в реанимацию тебе возвращаться нельзя, – сказал Аркадий.
– Вот так всегда, – отозвалась Тина. – Как только действительно чего-нибудь захочется, так обязательно окажется, что нельзя – или рано, или поздно, или толстит.
– Месяца три тебе еще точно дома сидеть. А там что-нибудь придумаешь. – Людмила придирчиво осматривала каждое яблоко. И вдруг Тина впервые за все эти дни вспомнила Азарцева. Как он живет? Что делает? Должно быть, снова сошелся со своей Юлией.
– Слушай, – воскликнул Аркадий, – ты возьми у Людмилы телефон гомеопатической школы. Эта работа как раз для тебя. Руками делать ничего не надо. Вон, Людка только сидит себе, с больными разговаривает. Рассматривает их, расспрашивает, что они любят, чего не любят… Даже смешно иногда наблюдать. Горошки им какие-то выписывает! Жуть! А там, в горошках, насколько я знаю, даже и лекарств-то в нормальном смысле нет. До чего мы дошли!
– В нормальном нет, а в гомеопатическом разведении – есть. – Людмила не особенно реагировала на выпады мужа. – Деньги-то, между прочим, я тоже зарабатываю.
– Это ведь она помогла той больной, что в чалме в соседней палате лежала, – вспомнила Тина. – Я в этом почти уверена. – А она к тебе еще приходила?
– Кто? – Людмила теперь мыла яблоки в раковине и тщательно вытирала каждое салфеткой.
– Ну, та больная, которая об стенку головой стучалась и твой телефон спрашивала?
– Не-а! – Людмила искала большую тарелку, куда бы положить яблоки. – Тьфу ты, черт, червивое подсунули. Впрочем, это хорошо. Значит, настоящее.
– А почему? – удивилась Тина. – Ведь она же так тебя разыскивала…
– Да кто ее знает? Многие так делают. Сначала разыскивают, потом исчезают. Ну, может, и лекарство на нее еще действует.
– Видишь! – сказал Тине Аркадий и скорчил страшную рожу. – Ничтоже сумняшеся вылечили больную, над которой бились лучшие умы!
– Чего вам надо-то?! – удивилась Людмила. – Ну, не понимаете в гомеопатии – и молчите. Я в ваши игры не лезу, а вы в мои. На свете столько всего еще, к чему можно и руки, и мозги приложить, что больных на всех хватит.
– Даже мне захотелось гомеопатию изучать, – с серьезным видом сказал Аркадий.
– Ну уж нет! Хватит нам в семье одного гомеопата, а то начнешь у меня больных перебивать. С твоим-то обаянием. – Людмила подошла и шутя потрепала мужа за ухо. Аркадий подмигнул Тине, и было видно, что он доволен.
А Тина подумала, что все-таки хорошо, что тогда сам собой свернулся их с Аркадием производственный роман, что у них с Людмилой хорошая семья, что они сейчас выпьют здесь, в палате, с ней чаю, а потом поедут домой, куда вернется из института их дочка, и все вместе, наверное, сядут ужинать. И вдруг дверь в палату открылась снова.
– Ой, я, оказывается, не вовремя! – раздался в дверях чей-то голос. Все повернули головы и увидели очень пожилую маленькую женщину в брючках, в огромном золотистом парике и с ярко накрашенными губами. Барашков женщину тут же узнал Это была Генриетта Львовна.
– Вы извините, я не буду мешать. Просто хотелось на минутку в палату мою бывшую заглянуть. А я к вам в больницу вот работать устроилась. Лифтером. А то вечно лифта не дождешься, работать, говорят, некому. Главный врач сегодня мне сам заявление подписал. Я вот похвастаться пришла. Коллегами будем! – И Генриетта Львовна хитренько хихикнула.
Тина и Людмила смешливо переглянулись.
– Ну, поздравляю, – нежно пожал руку Генриетте Львовне Барашков.
– А вы Владислава Федоровича не видели?
– Он где-то здесь, в отделении, ходит.
– Пойду еще ему похвастаюсь. Я его теперь, надеюсь, чаще буду видеть, – и Генриетта Львовна подмигнула Аркадию.
– Надо будет постараться, – сказал Аркадий. – Владислав Федорович сейчас у заведующей отделением все больше время проводит.
Людмила и Тина, не сговариваясь, чувствительно ущипнули его с двух сторон.
Владик Дорн с утра ходил по отделению чернее тучи. Его ужасно раздражало присутствие посторонних людей. «Устроили здесь проходной двор», – со злобой думал он. Он курсировал от ординаторской до Машиного кабинета и обдумывал свое положение. Засесть в ординаторской он не мог – тут же в его кабинет под каким-нибудь предлогом заходила Раиса и топталась, как можно больше выпятив живот. Требования денег от нее были все настойчивее, а суммы все больше.
– Слушай, на эти деньги, что я тебе передал, можно было бы уже целый детский дом воспитать. – Он попытался воспротивиться этим теперь почти ежедневным поборам.
– А ребеночек-то растет! – невозмутимо отвечала ему Райка.
– Ты там что, слона выращиваешь?
– Как вам не стыдно! Это ведь ваше собственное дитя! Кровиночка ваша, плоть от плоти!
Дорн умолкал, все время мучительно размышляя: «Ну не чувствую я ничего если к этому ребенку! Не чувствую. И к тому, от которого избавилась Алла, тоже не чувствовал». Его это немного смущало. Немногочисленные приятели, уже сумевшие обзавестись потомством, с восторгом рассказывали ему при встрече о своих детях. И главное, не лучше его были устроены в жизни эти приятели… «Может, они дураки?» – думал Дорн.
Сегодня как раз с утра Алла объявила ему, что не намерена больше с ним жить. Следовательно, ему нужно было позаботиться о том, куда съехать. «Может, пока лучше к брату?» – размышлял Владик. Он уже не возражал на требование Аллы расстаться. Он и так устал от всех этих гинекологических дел. Другие женщины ведь как-то сами решают эти проблемы. Он давно не вспоминал о нежной преданности жены, о том, как она мечтала о ребенке, а думал только о том, как ему лучше выкрутиться из своего двусмысленного положения с этими двумя женщинами.