Он прислонился к стене, небрежно скрестив ноги, и с усмешкой покачал головой:
— Нет, мадам, я не подозреваю вас ни в чем таком. Я хотел только услышать от вас что-то определенное. Я мог бы пойти туда прямо ночью; но, увы, вы отвлекли меня. Я не сомневаюсь в ваших словах, но уверены ли вы в том, что говорите? — Он задумался, помрачнел, снова выглядя отстраненным. — Несколько раз случалось, что Женевьева видела что-то в воображении, но в действительности этого не было.
Ондайн подтянула колени к груди и обняла их. Она потупилась и судорожно сглотнула. Страдание и нежность послышались в его голосе при воспоминании о Женевьеве, и боль вцепилась когтями в ее сердце. Она страшно рассердилась, потому что на самом деле искренне сожалела об убийстве этой женщины, но еще сильнее хотела испытать его нежность на себе.
Конечно, она ему не безразлична, тогда откуда это чувство опустошенности? Она подозревала, что была для Уорика, так же как и Анна, развлечением, способом приятно провести время; он мог быть даже галантен, но он не любил се по-настоящему.
«Но какое это имеет значение?» — устало подумала Ондайн. Она должна помнить об обещании, которое дала Уорику однажды, — отработать спасенную жизнь. Король простил се и предоставил ей возможность достичь своей цели, и ее нужно достичь. Уорик поклялся даровать ей свободу, и она должна принять этот подарок.
Ондайн подняла глаза на Уорика. Он прошел через комнату, присел на се половине кровати и взял ее за подбородок.
— Ондайн, я ведь видел раньше этот костюм, который ты описала.
— Где? — спросила она ошеломленно.
Он горько улыбнулся, подошел к окну и, глядя на залитый солнечным светом двор, сказал:
— В Вестчестере. После убийства Женевьевы я обыскал ее комнату и обнаружил потайной ход, ведущий в старый донжон. Там я нашел сброшенный плащ и маску.
— Так, значит, вы знали наверняка, что это было убийство! Почему вы тогда же не пошли к королю?
Он пожал плечами.
— Я пошел. Но он думал, что у меня помутился рассудок от горя. Видишь ли, как раз в это время он устраивал множество маскарадов и балов и подумал, что этот плащ наверняка потерял какой-нибудь тайный любовник, вполне невинный, которого спугнули во время его похождений.
— Это звучит вполне правдоподобно, — пробормотала Ондайн, затем воскликнула, догадавшись: — Так вот почему в Хэмптоне вы так старательно исследовали стены комнат!
Он кивнул.
— Ладно. Значит, — добавила она кисло, — мы потерпели неудачу, пытаясь обнаружить это существо! Прошлой ночью, милорд, как раз и нужно было действовать. Всех расспросить, обыскать окрестности…
— Вы считаете меня полным дураком? — обиделся он, поворачиваясь от окна к ней лицом. — До того как я увиделся с вами, Джек искал по всем окрестностям. Никто ничего не видел. Клинтон клялся, что был в конюшне, Юстин — что был у себя в комнатах. Матильда сказала, что все слуги занимались каждый своим делом, а гонец, посланный в замок Хардгрейва, сказал, что виконт и леди Анна в это время обедали. Кто лжет?
— Но убийца должен иметь мотивы.
— Какие мотивы вам больше нравятся, миледи? Высокомерие, мщение, ревность, жадность… Любой из них подойдет.
— Ваш брат любит вас! — немедленно встала Ондайн на защиту Юстина, хотя о нем не говорилось прямо.
— Хм, и я так думаю. Кажется, графиня, вы очень любите моего брата, гораздо больше, чем полагается.
— Возможно, мне так и следовало бы сделать, — огрызнулась она. — Он, милорд, никогда не дуется на меня, как мышь на крупу, и не приходит в бешенство по поводу и без повода, а всегда весел и бесконечно любезен.
— Ваша правда! — воскликнул Уорик, улыбаясь, но предупреждающе поблескивая глазами, и ей стало понятно, что за улыбкой скрываются не очень-то веселые мысли. Подойдя к ней большими шагами, он резко выдернул простыню из се рук и прижал девушку к груди с такой неожиданной страстью, что она едва смогла вздохнуть.
— Ондайн! Ты хочешь видеть кровь между братьями?
— Нет! Я просто сравнила его характер с вашим! И все-таки, милорд, не распускайте руки, когда разговариваете!
— Мой характер стал таким из-за вашего языка, и вы сами вынуждаете меня то и дело давать волю рукам. Помните, если очень сильно дразнить чудовище, оно может наброситься на вас. Такова его природа, мадам. Ну а если это чудовище приласкать, оно само станет вам радостно служить.
Ондайн смотрела ему в глаза, чувствуя, как тает от его прикосновений. Его трясло как в лихорадке, вспыхнувшая страсть горела в глазах, пульсировала в руках, которые гладили ее обнаженное тело, расслаблявшееся от ласк. Она отбросила назад голову, не думая ни о чем, кроме этого божественного мгновения. Сейчас он принадлежал ей, только ей! Ах, если бы можно было остановить бег времени!
— Правда? — сладко промурлыкала она, легко и соблазнительно касаясь кончиками пальцев его затылка. — Неужели вы, собственник и чудовище, можете по моему капризу стать послушным и ласковым?
— Да, миледи, ваш каприз будет для меня самым сладостным приказом!
А пока что он исполнял лишь свой собственный каприз: потянулся губами к се шее, отыскал впадинку между ключицами и стал опускаться все ниже, к ее грудям.
— Но ведь сейчас день! — воскликнула Ондайн, пытаясь протестовать. — В комнате светло, повсюду слуги…
— Я, миледи, вообще-то хозяин в своем собственном замке!
— Но светит солнце! — не успокаивалась она, однако в следующий момент оказалась на постели, прижатая его телом.
— Солнце красит вас даже больше, чем луна, — сказал Уорик. — Оно делает ваши волосы подобными золоту, тело — шелку, губы — красным розам, а глаза — изумрудам…
Ондайн уже не понимала смысла его слов, и через минуту он был в ней, неистовый и яростный, бросая ее в мир новых ощущений. Она как будто качалась на волнах, счастливая, потерявшая счет времени, принимая удары снова и снова… и затем…
В раздумье она отодвинулась от него. Он считал ее воровкой, простолюдинкой; он считал се тело своей собственностью. Если бы она была независимой, се достоинство осталось бы при ней!
Уорик поднялся, наскоро привел себя в порядок и игриво похлопал ее по мягкому месту, вызвав в ней очередной прилив ярости.
— Вставайте, миледи! Так и день пройдет без толку. Поднимайтесь!
— Без толку! Вы негодяй! Мерзавец…
— Подъем!
— Теперь вы, милорд, можете убираться…
— Вы, наверное, забыли, миледи, что это я отдаю вам приказания.
— Какие еще приказания?! Я вам не служанка! И не думайте еще хоть раз дотронуться до меня! Вы играете в какую-то свою игру, мучите меня и еще смеете заявляться ко мне с какими-то дурацкими командами! Милорд… оставьте мою комнату!