Женевьева одела свои самые плотные чулки и самое удобное платье, и взяла с собой самый теплый плащ с капюшоном. Пока Тесс отвлеклась, заправляя постель, она залезла в дальний угол гардероба и извлекла маленький охотничий нож, украшенный драгоценностями.
Когда Джон с Эдвиной пришли за ней, Женевьева была готова. Ей опять стало стыдно, когда тетя крепко обняла ее. Она сознавала, что предает Эдвину вдвойне. «Но Эдвина должна понять меня. Господи, сделай так, чтобы она поняла!» – подумала Женевьева.
– Я взяла с собой кое-что перекусить для пикника, – взволнованно сказал Эдвина, глядя на Джона.
– Как замечательно! Как я благодарна вам! – воскликнула Женевьева, затем опустила глаза и скромно спросила, обращаясь к Джону: – А можем ли мы устроить наш пикник на лугу к западу от замка?
– Я вообще-то не думал, что мы выйдем за стены замка, – задумчиво произнес тот.
– Джон, – зашептала Эдвина, но Женевьеве все было прекрасно слышно. – И в самом деле, ведь она не просто молоденькая девушка, а ты – мужчина, рыцарь! Уверена, что ты будешь хозяином положения.
Эдвина невольно задела его гордость, и Джону просто не оставалось иного выбора.
– Хорошо, – сказал он. – Ну что ж, пошли?
– Да! – ответила Женевьева. – О, чуть не забыла. Этот подарок Тристана действительно мой?
– Да, конечно!
– Отлично.
И в голосе Женевьевы появились ледяные нотки. Она обернулась к служанке, теперь наводившей порядок на туалетном столике.
– Тесс?
– Миледи?!
– Мне было бы приятно, если бы ты забрала вино из корзины. Как было правильно замечено, мне не слишком нравится «Бордо».
– Я не смею…
– Да, да, возьмите, – Женевьева строго улыбнулась и затворила за собой дверь.
«Вот так! Тристану определенно симпатична Тесс, и он хорошо относится к подвыпившим женщинам. Что ж, пусть ему остается эта пышнотелая молодая крестьянка, и пусть она будет такой пьяной, как ему нравится».
* * *
Пикник был просто превосходным. Осенняя листва была так великолепна, солнце стояло высоко, щедро даря тепло и свет. У них с собою была корзина со свежим хлебом, недавно сваренным сыром, пирожками с почками, все было очень тщательно и заботливо уложено старым добрым Грисвальдом. Джон же прихватил небольшой кувшинчик эля.
Во время трапезы Женевьева поняла, что ей очень нравится Джон. У него острый ум, добрые глаза, он так заразительно смеется и по уши влюблен в Эдвину. Это было видно по его взглядам, слышалось в его голосе, ощущалось в той нежности и заботе, которыми он окружил ее тетку. Женевьева вздыхала, наблюдая за ними, и ей пришло в голову, что они получили то, чего она сама так страстно желала. Да, это была настоящая любовь, о которой слагают стихи поэты и поют песни менестрели.
Только один раз он позволил себе резкость по отношению к своей возлюбленной. Когда Женевьева спросила о прошлом Тристана, и Эдвина начала было рассказывать, Джон вмешался и поспешил прервать этот разговор.
– Эдвина! Помни о словах Тристана!
Та потупила взор и быстро закончила.
– Джон и Тристан с севера, они жили в дне пути от Лондона.
Ее племянница прищурила глаза. «Вот как! Эдвина не может даже ничего сказать из-за его слов?» С трудом сдерживаясь, чтобы не выдать свои чувства, Женевьева попросила у Джона еще эля. Мысли лихорадочно проносились в ее голове. «Скоро, я сбегу от Тристана! Скоро, очень скоро! И ничего я не боюсь!» Она собрала все свое мужество, так необходимое ей сейчас. Она больше не пойдет у него на поводу, не поддастся его чарам, не ответит на его прикосновения. И неважно, какие чувства они пробуждали в ней, ведь для него эта была всего-навсего игра!
Он сказал ей, что его галантные рыцарские манеры кое-где похоронены, вместе с теплом его души. «А те радости, которым он предавался вместе с ней, он получает где-то еще», – напомнила себе Женевьева о Тесс. Гордая волна захлестнула ее сердце, но она еще не знала, было ли это чувство ревностью.
Эдвина полулежала на шерстяном одеяле, весь облик ее говорил о том, что ей сейчас очень хорошо. Джон, наклонившись, что-то нашептывал ей на ухо, и она радостно смеялась. Эти двое были совершенно поглощены друг другом.
Они расположились на лугу, западнее замка, чуть дальше начинались холмы, покрытые лесом. Женевьева встала.
Джон был все-таки не настолько увлечен Эдвиной, чтобы забывать о пленнице, и поэтому мгновенно вскочил на ноги.
– Женевьева?
– Я хочу собрать немного осенних листьев. Их красота утешит меня во время тех долгих часов, когда я буду одна.
Джон подозрительно посмотрел на нее и перевел взгляд на Эдвину, которая тоже с легким замешательством глядела на пленницу.
Женевьева же, постаравшись придать своему взгляду самое невинное выражение, мило улыбнулась, хотя на душе у нее скребли кошки.
– Не отходи далеко! – предупредил ее Джон.
– Конечно, – покорно пообещала Женевьева.
И сперва она так и поступила. Она бродила даже ближе, чем собиралась вначале, невольно слыша все, о чем говорили Джон с Эдвиной. Он объяснялся ей в любви, и она что-то шептала в ответ с нежностью и благоговением. И снова, краска стыда залила лицо Женевьевы. Она тяжело вздохнула и не спеша направилась к опушке леса, периодически нагибаясь к земле, делая вид, что собирает что-то. Но вот Женевьева скользнула между деревьями и бросила назад прощальный взгляд.
Слезы застилали ее глаза, когда она смотрела на них, таких влюбленных и счастливых… «Какая бы из них получилась прекрасная пара!»
На какой-то короткий миг Женевьеву одолели сомнения. Она представила себе Тристана, с нежностью смотрящего на нее, страстно обнимающего ее. Она представила Тристана не великолепным зверем, а ее рыцарем, любящим и нежным.
Женевьева тряхнула головой, прочь отгоняя видение. Господи, неужто она сошла с ума! Тристан же ненавидит ее, он использует ее, и она должна бежать от него ради спасения своей души! У нее не было сил, чтобы сопротивляться, когда они были вместе, когда какая-то черная магия зажигала в них дьявольский огонь. И совершенно не имело значения, что она пыталась отказать ему, что она сопротивлялась его объятиям.
Женевьева выпрямилась, развернулась и побежала.
– Выходи за меня замуж, – сказал Джон. Эдвина с удивлением посмотрела на него, широко раскрыв глаза, голубые, как небо.
– Что?
– Выходи за меня замуж, – повторил он.
– Но…
– Но ты же говорила, что любишь меня?
– Я люблю, Господи! Ты же знаешь, что я люблю тебя, но ты… и я…
– Я мужчина, а ты – женщина, – поддразнил ее Джон. – У нас с тобой совершенно правильное соотношение полов.