Затем, так же уверенно, как сжимал ее, он отстранился и легким движением поднялся на ноги. Она услышала, как он прошел в угол комнаты. Дрожь потрясения и ярость не покидали Элизу. Она медленно открыла глаза и увидела, что он стоит над ней с одеялом в руках. Брайан небрежно накрыл ее одеялом.
— Когда-нибудь я убью тебя за это, — сказала она, глядя Брайану прямо в глаза и натягивая одеяло до подбородка.
Он пожал плечами.
— Готов поклясться, герцогиня, ты попытаешься сделать это как можно скорее. Воров часто вешают и за менее серьезные преступления. Если суд решит проявить к тебе милосердие, как к женщине, тебя заключат в тюрьму.
Он повернулся к ней спиной и вернулся к очагу, сел на скамью и протянул к огню руки.
Элиза поняла, что он мгновенно потерял к ней интерес, как к сломанной, ненужной вещи. Ее раздели, обыскали и отбросили прочь. Будь у нее кинжал, она не стала бы задумываться о последствиях, лишь бы хоть раз достать этого человека и пустить ему кровь.
Пока она лежала, оправляясь от потрясения, он поднялся и, не замечая ее, склонился над сундуком, что-то отыскивая в нем.
Очевидно, хижину часто посещали. Элиза видела, как Брайан достал из сундука большую тыквенную бутыль и что-то завернутое в кусок кожи. По-прежнему не обращая на нее внимания, он сел на скамью и сделал большой глоток из бутыли.
Элиза прикусила губу и взглянула на дверь с такой яростной тоской, что Брайан, должно быть, почувствовал ее мысль и обернулся. Элиза вскочила, когда он заговорил, с ненавистью уставилась на него.
— Не пытайся бежать, герцогиня. Я решил предать тебя суду, но ты меня утомила. Если мне понадобится вновь успокаивать тебя, я свяжу тебе руки и ноги и заткну рот, чтобы больше не слушать твои оскорбления.
— Так ты решил предать меня суду? — переспросила Элиза, вновь борясь со слезами. — И потому ты схватил меня, раздел и… обыскал?
Она изо всех сил старалась не разрыдаться, но обида сдавливала горло. Глаза увлажнились, заблестев, как идеально граненые камни. Она не ждала сочувствия, но видела, что задела какую-то струну в душе черного рыцаря.
— Миледи, — негромко ответил он, и в его тоне не слышалось той насмешки, с какой Брайан называл Элизу «герцогиней», — этой ночью я многое повидал. Я видел оскверненный и обобранный труп монарха, я видел давних и верных друзей в лужах их собственной крови, глядящих на меня незрячими глазами. Я видел, как ты смотрела на меня — со злобой и ненавистью, с острым желанием избавиться от меня. Я слышал, как ты заявляла, что невиновна, что ты герцогиня Монтуанская, что ты молилась за усопшего. Однако пока ты кричала о своей невиновности, улика лежала на полу у твоих ног. Потому мне пришлось раздеть и обыскать тебя. Но я не причинил тебе вреда, возможно, был даже слишком добр. Или же ты предпочла бы, чтобы тебя раздели и обыскали перед судом присяжных? Ты говоришь о позоре, миледи. По крайней мере мы здесь одни. Что бы ни случилось с тобой по прибытии в замок Шинон, знай — больше тебя не будут обыскивать в присутствии десятков зевак.
Элиза почувствовала, как застучали ее зубы. После всего, что случилось, что еще могло ожидать ее? Нет, мысль о замке Шинон не была ей неприятна. По крайней мере там могут оказаться те, кто знал о ее отношениях с Генрихом…
Но разве это что-нибудь значит? Что, если все они поверят, что она пыталась ограбить труп короля, особенно после того, как этот человек представит доказательство? То доказательство, которое все они видели на пальце мертвого короля, пока одевали труп и готовили его к погребению?
Она съежилась. Надо бежать. Как только она освободится и вернется в Монтуа, никто уже не сможет обвинить ее. В ее отряде пятьсот воинов, и если Брайан Стед станет преследовать ее, это повредит только ему самому. А она обратится за помощью прямо к Элеоноре Аквитанской, и Элеонора поймет ее.
Наконец-то Элиза сможет отомстить этому негодяю…
Эта сладкая мечта спасала ее от сжигающей ярости и унижения. Но она оставалась всего лишь мечтой до тех пор, пока не удастся бежать от этого человека.
Будет ужасно, если суд присяжных в Шиноне признает ее виновной, и она понесет суровое наказание прежде, чем кто-нибудь вступится за нее.
Кровь отхлынула от ее лица, как только Элиза поняла, что вновь видит перед собой босые ноги рыцаря. Короткий вскрик вырвался у нее, когда рыцарь склонился и вместе с одеялом подхватил Элизу на руки. Едва взглянув в его глаза, она ощутила тревогу.
— Прости, герцогиня, — произнес он мягче, чем она рассчитывала, — но я тебе не доверяю.
Рыцарь водворил ее на ложе в углу, вдалеке от двери. Несмотря на свою решительность, на этот раз он не был грубым. Элиза подозрительно прищурилась и проследила, как он возвращается к скамье и садится на нее лицом к очагу.
Он совсем не так прост, решила она, несмотря на внешнюю грубость и недостаток учтивых манер, в которых так преуспел Перси, этот Стед не жестокий человек. Если бы она с самого начала поняла, что ее преследует не один из воров, желающих, чтобы свидетельница замолчала навсегда, она повернулась бы к нему и попросила бы его о защите. Если бы она не была так напугана и не отбивалась бы так глупо, он, может, поверил бы ей.
Но все произошло иначе.
Эту ночь она никогда не простит ему. Никогда ничего не забудет. Если бы она не пыталась ударить его кинжалом… или если бы ей это удалось!
Но теперь было уже поздно. Если бы она не принимала поспешных решений, то не оказалась бы сейчас в безвыходном положении. Стоило ей побороть свой гнев и гордость, и она была бы спасена!
Она мельком подумала о Генрихе, своем отце. Было время, когда его считали величайшим воином и королем христианского мира. Он был искусным, дерзким, сильным, правил своими землями так справедливо, что заслужил прозвище «творца закона». Но при всей своей силе он всегда питал слабость к женщинам. Хорошенького личика и пухлой фигурки было достаточно, чтобы привлечь его внимание, лукавая улыбка всегда, пусть и ненадолго, задевала его сердце.
Все, что было нужно ей сейчас, — хоть на короткое время очаровать этого мужчину.
Ей была ни к чему власть над черным сердцем этого рыцаря. Все, чего ей хотелось, — смягчить его, надеяться, что где-то в его душе таятся остатки милосердия и любезности.
Элиза заметила, что рыцарь пристально смотрит на нее, и прикрыла глаза, пытаясь спрятать их острый блеск.
Брайану же показалось, что она наконец-то смирилась, и он воспринял эту новость не без облегчения. После смерти короля ему довелось спать не больше часа, он еле держался на ногах от усталости.
Но в ее съежившейся фигуре было что-то, что заставляло Брайана почувствовать себя виноватым. Она сидела, подобрав под себя ноги, плотно прижав к груди одеяло длинными, тонкими пальцами. Но под этими пальцами он видел высокую округлость ее упругих грудей, нежную, белую шею. Она слегка опустила голову, так что он не разглядел блестящие бирюзовые глаза под густыми медовыми ресницами. Ее волосы, которые теперь почти высохли, падали ей на спину роскошным каскадом, и Брайан не знал, какого они цвета — цвета заката или восхода. В этом оттенке полыхали и медь, и чистейшее золото. Глядя на нее, он представлял себе, каким было бы прикосновение к телу этого золотого потока, вспоминал, каким шелковистым показалось тело этой женщины под его пальцами.