— Прекрасно. Я беру его на несколько дней в Канны.
— Вот как? Могу я спросить, с кем ты туда едешь?
— Я тут встретила друзей, когда тебя не было. Они из Бостона. Мы собираемся в Канны на выходные. — Ее глаза вызывающе сверкнули из-под поднятого стакана. Раз он сам настаивал на том, чтобы жить раздельно, — он это получит. Но командовать собой она не позволит.
— Еще один вопрос — долго ли ты собираешься там пробыть?
— Понятия не имею. Здесь в Париже слишком жарко. Я здесь плохо себя чувствую.
— Мне очень жаль. Но все-таки хотелось бы знать, сколько ты планируешь там пробыть.
Теперь его тон разительно отличался от того, к какому она привыкла. За последний месяц Ник стал говорить с женой резче, грубее, у нее даже появилось подозрение, не завел ли он любовницу, но в это слабо верилось. Для любовницы ему не хватало смелости, и если бы Ник спросил ее об этом, Хиллари бы так ему и сказала, но он не спрашивал, а она не стала лезть на рожон. И сейчас он, выпрямившись, сидел за столом и ожидал ответа на свой вопрос, в то время как Хиллари притоптывала ногой и внимательно смотрела в стакан.
— Месяц. Возможно, чуть дольше. Я вернусь в сентябре. — Она принимала решение по мере того, как отвечала.
— Желаю хорошо провести время. — Он холодно улыбнулся.
— Но Джонни с тобой не поедет.
— Могу я спросить, почему?
— Потому, что я хочу его видеть, но у меня нет ни малейшего желания ездить в Канны каждую неделю, чтобы повидаться с тобой.
— Это по крайней мере не так плохо. Но стоит ли держать ребенка летом в городе?
— Я сам его куда-нибудь увезу.
Она на миг задумалась — может быть, следует резко возразить. Нику казалось, что он почти читает ее мысли. В действительности ей совершенно не хотелось брать ребенка с собой, и он знал это.
— Хорошо, я оставлю его здесь.
Легкая победа, подумал Ник. Теперь стоит и вправду подумать, куда отправить Джонни. Сам Ник собирался устроить себе летом небольшой отдых и уехать из Парижа, и это будет прекрасный предлог. Несмотря на то что в Берлине явно чувствовалось нарастание агрессивных настроений, он все еще не был уверен, что до войны далеко. А как будет чудесно отправиться с Джонни отдохнуть, особенно если они поедут только вдвоем.
— Так когда, говоришь, ты едешь? — Ник поднялся из-за стола и обошел его. Хиллари смотрела на него с неприкрытой ненавистью. Их брак стал невыносим, но им приходилось обоим терпеть его, хотя оба ощущали эту горечь.
— Дня через два. Ты доволен?
— Я как раз об этом думаю. Сегодня мне нужно быть на одном обеде. Пойдешь со мной?
— У меня другие планы.
Он кивнул и вышел во двор посмотреть, как там Джонни. Малыш завизжал от восторга, увидев отца, и побежал к нему с раскрытыми руками, а Хиллари наблюдала за ними из окна. Затем она вышла из библиотеки и спустилась по лестнице вниз.
Так получилось, что она уехала на два дня позже запланированного срока, но Ник ее почти не видел. Он каждый день допоздна просиживал у себя в конторе, кроме того, должен был состояться обед с нужными людьми из Чикаго, он попросил было Хиллари его сопровождать, но она отказалась.
Она заявила, что ей нужно время на сборы, и Ник решил не настаивать. Они увиделись в то утро, когда она уезжала. За ней приехал большой лимузин, в котором она собиралась ехать к поезду. На секунду Ник задумался, с кем же все-таки она едет, — но потом решил ни о чем не спрашивать.
— Приятного отдыха.
На поездку она попросила две тысячи долларов, и он без единого слова отдал ей их накануне вечером. Ее «спасибо» прозвучало, как пустая формальность.
— Увидимся в сентябре, — весело крикнула ему Хиллари, выбегая из дверей в легком платье из красного в горошек шелка и такой же шелковой шляпке.
— Звони время от времени сыну.
Она кивнула и поспешила к машине. Впервые за долгое время Ник видел жену счастливой. И возвращаясь в дом, чтобы одеться и ехать в контору, он подумал, что, быть может, и не стоило настаивать на сохранении этого брака. Раз Хил так несчастна с ним, возможно, она заслуживает лучшей доли? Завязывая галстук и надевая пиджак, он вдруг поймал себя на том, что вспоминает Лиану — интересно, где-то она сейчас.
Ник не встречал де Вильеров ни на одном из званых вечеров, они, скорее всего, чаще посещают дипломатические приемы, а он туда не ходит. В польском посольстве через несколько дней будут давать обед, куда званы многие, и де Вильеры, наверное, тоже там будут, но именно в этом посольстве Нику и не следовало показываться. Очень важно, чтобы никто не узнал о том, что недавно он оказал полякам безвозмездную помощь. Польше пошло бы во вред, если бы стало известно, что она тоже вооружается. Дипломаты, через которых он передавал свое предложение полякам, были поражены смехотворно малой ценой, которую он запрашивал. Для него это был единственный способ помочь им, когда дело близилось к развязке.
Немцы в последнее время еще больше увеличили объемы поставок, а у Ника все чаще появлялось желание послать их к черту и прекратить с ними всякие отношения. Всякий раз, когда он ездил в Берлин, независимо от того, были сделки выгодными или нет, он испытывал некоторую неловкость оттого, что еще не порвал с ним деловые связи. Лиана была права. Время выбирать приближалось. Собственно, для него оно уже наступило.
Уходя в контору, Ник на прощание поцеловал Джонни. Он был рад, что малыш не очень расстроился из-за отъезда матери. Он уже пообещал сыну, что они вместе поедут в Довиль, а там будут кататься вдоль берега на лошади. Теперь оба с нетерпением ожидали этой поездки, намеченной на первое августа. В Довиле они проведут, по крайней мере, недели две.
— Пока, тигренок. Увидимся вечером.
— Пока, папа. — Мальчик бил мяч бейсбольной битой, которую бережно хранил в одном из своих чемоданов.
Когда лимузин уже заворачивал за угол авеню Фош, Ник заметил, что мяч влетает в окно гостиной. Он рассмеялся, вспомнив, как в Нью-Йорке предупреждал швейцара, что рано или поздно это произойдет. Шофер обернулся на звук его голоса:
— Oui, monsieur?
— Я говорю — это бейсбол.
С каменным выражением лица шофер кивнул, и машина покатила по направлению к конторе.
Тридцать первого июля вещи Лианы и Армана прибыли наконец во Францию из Вашингтона, а еще через неделю они переехали в дом, который Арман присмотрел еще в апреле. Дом находился в чудесном месте на Пале-Бурбон, в Септьеме. Следующие десять дней Лиана работала, как рабыня, распаковывая вещи и расставляя все по местам. Всю работу делала она сама — ведь только она одна знала, куда что положить и поставить. Слугам она могла доверить лишь мытье посуды и вытирание пыли со столов. Остальное удовольствие полностью принадлежало ей. Мечты о совместных прогулках по Булонскому лесу и саду Тюильри так и не осуществились. Была война или ее не было, но все время Армана пожирало Центральное бюро. Обедал он с коллегами или сотрудниками многочисленных посольств, разбросанных по городу, и домой возвращался не раньше восьми вечера — если в этот день не было званых обедов. Если они были, то значительно позже.