— Пойду позабочусь о рулетиках и чае.
— Благодарю вас.
Знакомая большая комната с ярко-синими занавесками, уютным камином, красно-зеленым ковром и тяжелой добротной мебелью темного дерева выглядела приветливо. Не обращая внимания на диван, Хью опустил Триону на кровать.
— Отдыхайте, пока не принесут еду и горячую ванну.
Она расслабилась, устроившись на подушках, закрыла глаза, и ресницы полукружиями легли на ее щеки. Хью не отрывал взгляда от ее подбородка и изящной линии шеи, потом его взгляд переместился на мягко приподнимающуюся и опускающуюся от дыхания грудь.
Его окатила волна желания, и он поспешил отвернуться, чтобы не поддаваться соблазну.
Постепенно ее дыхание стало ровным, губы приоткрылись, и она повернула голову набок. Угнездившаяся среди подушек, со спутанными волосами, разметавшимися вокруг лица, и глазами, оттененными темными кругами, свидетельствовавшими о крайней степени усталости, она казалась совсем юной.
Хью опомнился, только когда отвел волосы с ее лба. Когда его пальцы заскользили по гладкой коже, сердце его дрогнуло. «Она измучена, и ее волнует будущее. Я рассчитываю, что когда она поймет истинное положение вещей, то не станет разрушать ни мою, ни чью-либо еще жизнь». На это он надеялся больше, чем на что-нибудь иное.
Хью вздохнул, чувствуя себя усталым до мозга костей, но спать не собирался. Ему следовало сообщить миссис Уоллис, что следует повременить с рулетами и горячей ванной, пока Катриона не отдохнет. Подремав с час, она будет в состоянии поесть и принять ванну, прежде чем отойти к глубокому и крепкому ночному сну.
Возможно, пока он сам будет на нижнем этаже, стоит отправиться на некоторое время в библиотеку, перед тем как лечь спать, а иначе ему едва ли удастся уснуть. Если и было что-то, в чем он нуждался, то именно в глубоком сне, похожем на обморок, особенно когда эта невинная искусительница-жена оставалась в пределах досягаемости. Но утром, когда она проснется…
Он улыбнулся, подоткнул под ней одеяло и, все еще улыбаясь, тихонько вышел из комнаты.
Если вы когда-нибудь окажетесь рядом с Маклейном, не смотрите в его зеленые глаза. Говорят, что от одного взгляда этих глаз женщина попадает к нему в плен и отдает ему сердце. Потому всегда следует быть с ним настороже.
Старая Нора — своим трем любимым внучкам холодным зимним вечером
Часом позже, выйдя из библиотеки, Хью заметил, что дверь гостиной открыта настежь, а внутри мягко теплится свет. Он заглянул туда и остановился при виде пары ботинок на ногах, вытянутых перед камином.
Это были очень хорошие ботинки из мягкой итальянской кожи, поблескивающие лаком, которые обычно можно было видеть в магазинах на Сент-Джеймс-стрит. Их каблуки были изготовлены по-особенному и отделаны серебром, а с белых носков свисали черные как смоль кисточки, что подтверждало мысль о том, что они принадлежат денди. Насколько можно было судить по блестяще сшитым бриджам, и остальная одежда этого человека была под стать обуви и штанам.
Хью вошел в комнату:
— Что ты здесь делаешь? Что случилось?
Мужчина на стуле потягивал портвейн из стакана, который согревал в ладонях.
— Неужто так следует приветствовать родного брата? — послышался томный голос.
Хью помрачнел:
— Где девочки?
— В постели, как им и положено.
— Значит, ничего не случилось?
— Твои дочери в порядке. Даже сейчас они под охраной семерых моих лучших людей.
Хью вздохнул и провел рукой по волосам, приглаживая их:
— Прошу прощения, Дугал. У меня была трудная неделя. К тому же, перед тем как уехать, я получил это письмо…
— Знаю! Оно и меня обеспокоило. Вот почему все мои лучшие люди там. Я никогда бы не допустил, чтобы с племянницами случилась беда.
Хью ухитрился улыбнуться:
— Спасибо. Извини меня за нервозность. — Он огляделся: — Где София?
— Моя милая женушка отбыла в Эдинбург нынче днем, чтобы сопровождать отца к врачу.
— Ред болен?
— У него приступ подагры, но Софи суетится вокруг него, будто он младенец. — Дугал улыбнулся, и его взгляд смягчился: — Она уехала ненадолго. Без меня ей всегда плохо.
— Ты хочешь сказать, когда она расстается с Макфарлан-Мэнором? Никогда не встречал женщины, которая так любила бы свой дом.
— Кто же ее осудит? Он не так впечатляющ, как эта чудовищная громада, но, несомненно, гораздо элегантнее.
— И заметно дороже.
Дугал поднял брови:
— Что я слышу? Ты страдаешь от недостатка средств? Я-то считал, что ты отнюдь не беден.
— Самый богатый из нас — Александр. У него денег больше, чем у нас всех, вместе взятых.
— Он унаследовал состояние, а нам пришлось делать его самим. Тебе — благодаря твоим лошадям, благослови их Господь, а мне — используя сноровку за игорным столом.
— Никогда не думал, что сноровка имеет значение при карточной игре.
— Но ведь ты никогда не играл со мной в карты.
— И не собираюсь.
Дугал разгладил рукав своего синего сюртука из дорогой ткани.
— Не доверяешь мне?
— Только когда речь идет о картах, женщинах и моем портвейне.
— Похвальная осмотрительность.
Хью предпочел вернуться к исходной теме:
— Если не привез девочек, почему ты здесь?
— Я видел, как ты проскакал галопом мимо, и подумал, что дома меня ждет теплый прием.
— Ты не мог меня видеть, потому что было темно.
Хью подошел к низкому буфету, взял пустой стакан с серебряного подноса и щедро налил себе портвейна. Дугал пожал плечами и отхлебнул глоток вина.
— Тогда, возможно, я услышал звук приближающейся кареты.
— И не исключено, что ты все еще пользуешься услугами этого гнусного лакея, который шпионит за мной.
— Лайам — хороший человек, — возразил Дугал.
— Для тебя прежде всего.
Сложность заключалась в том, что Дутал даже сомнительные свои делишки умел подать в самом выгодном свете. Когда оба они были молоды, Дугал время от времени доставлял Хью неприятности.
— Если бы ты был более открытым, мне не пришлось бы нанимать шпиона, чтобы узнавать о тебе новости. Например, о таком интересном факте, что мой брат возвратился из Лондона женатым человеком.
Хью сжал челюсти, но промолчал. Последний час он провел, стараясь не думать о Трионе, ставшей на время его женой и почтившей своим присутствием его спальню. Ему было неприятно внимание Дугала к этой ситуации.