– И часто он вас навещает?
Прекрасные темно-карие глаза глянули на него с вызовом.
– Я думаю, это не твоя забота.
– Я просто так спросил, – ответил он, разозлившись, что поставил себя в дурацкое положение. Но тот мужчина не мог не замечать очарования Арабеллы, независимо от обоснованности его притязаний на ее время. – Мне показалось, что он здесь частый гость.
Она наморщила лоб и стала рассеянно слизывать крем с пальца.
– Может быть, ты встречался с ним в Лондоне. Он жил там несколько лет, до того как приехать в Йоркшир.
Люсьен заставил себя сделать глоток чая, желая, чтобы это было бренди или что-то еще, что могло бы развеять туман в его голове, оставленный мерзким отваром тети Джейн, туман, который поймал его в ловушку чувств и неудовлетворенности. Он осмотрелся по сторонам в поисках коньяка тети Эммы.
Эта мысль привела его в замешательство. Коньяк был исключительно хорош... действительно редкого качества. Люсьен более внимательно оглядел комнату, заметив заштопанные шторы и потертую мебель. Откуда же здесь, в дебрях Йоркшира, взялся такой великолепный коньяк?
Он нахмурился. Те, кто занимался беспошлинной торговлей, представляли собой тесную группу, и им было совсем нетрудно ввезти что-то новое, особенно такое маленькое, как мешочек с драгоценностями.
Однако Люсьену следовало действовать крайне осторожно. Для многих контрабандная торговля была образом жизни, и они считали ее честным делом, которое власти несправедливо у них отобрали. Снисходительное отношение дворянства способствовало процветанию этого занятия. Знать предпочитала качественные вещи, особенно если не приходилось платить высокую пошлину, установленную на весь импортный товар из-за войны.
По правде говоря, он мог бы не обращать внимания на мелкую контрабанду. Его собственный отец поддерживал нескольких контрабандистов, покупая у них прекрасный портвейн за половину обычной цены. Но совсем другое дело поддерживать армию Наполеона. Люсьен видел людей, вернувшихся с войны, и знал, какое горе и боль многие из них испытали. Как тот же Роберт.
Арабелла поставила чашку.
– Теперь моя очередь задавать вопросы. Расскажи мне о своей жене.
Неожиданная смена темы должна была бы отвлечь внимание Люсьена ото рта Арабеллы, где немного крема пристало к нижней губе, но не отвлекла. Люсьен не мог отвести глаз, все его тело сосредоточилось на этой сладкой точке. Его взгляд, должно быть, насторожил ее, потому что она провела языком по пятну крема, затем взяла салфетку и вытерла рот.
У Люсьена сжалось горло.
– Люсьен, – сказала она хмуро, – я спросила тебя о Сабрине.
Он кашлянул. О Сабрине ему хотелось говорить меньше всего. Но лучше будет, если Арабелла услышит эту историю от него. Стараясь собраться с мыслями, он сделал глоток чая.
– Это была глупая смерть. Сабрина поскакала на необъезженной лошади.
– Она знала, что лошадь опасная?
– Да. – Он не мог сказать Арабелле всю правду: что для Сабрины скакать на необъезженной лошади было предпочтительнее, чем находиться с ним в одном доме. Она обвиняла его во всех печальных событиях своей жизни. К тому времени как прошел год со дня их свадьбы, он начал ей верить.
Даже зная, что ее гнев вызван помешательством, где-то в глубине души он соглашался, что был в некоторой мере виноват в ее болезни. Он жил с ней и должен был обратить внимание на ее нелепые выходки, понять, что причина приступов ярости не в избалованности, а в чем-то более серьезном. Он же просто избегал ее общества. Чем необузданнее становилась она, тем больше времени он проводил вне дома, так что в конце концов они стали совсем чужими.
К тому времени как Люсьен понял, что у Сабрины все гораздо серьезнее, чем простое нервное расстройство, было уже слишком поздно: ее безумие зашло настолько далеко, что спасти ее было уже невозможно. Хотя, будь он преданным и любящим мужем, Сабрина, может быть, была бы еще жива.
Люсьен рассеянно прижал руку к плечу, где пульсировала боль. Такие рассуждения были бесполезны, он это знал. Он всю жизнь потратил на пустые размышления и почти потерялся в них.
Он пристально посмотрел на Арабеллу, придав своему взгляду тщательно рассчитанное выражение. В ее глазах светилось любопытство.
– Сабрины нет. Мне больше нечего добавить. У Арабеллы вспыхнули щеки.
– Я не имела в виду, что ты...
– Я знаю. Просто я не хочу, чтобы ты думала... – Что? Что ему не следовало покидать Арабеллу? Что он должен был уделять больше внимания своей жене? Что он, по-видимому, обречен приносить несчастье тем, кого любит, и тем, кто любит его? Он сотни раз говорил это самому себе. Он выдавил из себя улыбку. – Давай лучше поговорим о тебе. Арабелла, я знаю, что опоздал на десять лет, но нам надо объясниться.
Она со стуком поставила чашку.
– Я не желаю говорить о том, что произошло десять лет назад.
– Зато я желаю, – сказал он. Она отвернулась, но он продолжал: – Я никогда тебя не забывал.
– Я тебя тоже не забыла, – холодно ответила она.
Как она могла не испытывать к нему ненависти? Он уехал, не сказав ни слова, и не вернулся, чтобы объясниться. Но в то время он не мог заставить себя посмотреть ей в глаза, зная, что если он это сделает, то будет уже не в состоянии уехать.
– Я сожалею, что заставил тебя страдать. Обстоятельства не позволили мне вернуться, хотя это меня не оправдывает.
В ее взгляде что-то промелькнуло и тут же исчезло. Руки машинально разглаживали юбку.
– Я должна помочь кухарке с обедом. Тебе нужно еще что-нибудь? Чаю? Еще подушку?
Между ними как будто выросла стена высотой в пятнадцать футов и толщиной в десять лет. Может быть, это и к лучшему. Он сосредоточится на своем задании и уедет до того, как все еще больше осложнится.
– Если ты не возражаешь, я хотел бы коньяка. От него моему плечу становится легче.
– Конечно. – Она пересекла комнату, подошла к большой, витиевато изукрашенной горке и достала графин. Налив в стакан золотистой жидкости, Арабелла вернулась и поставила его на стол перед Люсьеном.
– Если тебе что-нибудь понадобится, позвони. Миссис Гинвер будет счастлива тебе помочь.
Он взял стакан и, прищурившись, смотрел на Арабеллу, дожидаясь, пока она подойдет к двери.
– Арабелла, где вы берете этот коньяк?
Она остановилась настолько резко, что ее юбки качнулись вперед.
– Что ты сказал?
– Коньяк. Он прекрасного качества, и я хотел бы купить такой же для моего имения в Дербишире. Я дал бы тебе за него хорошую цену.
Она изменилась в лице.
– Нет, – сказала она сдавленным голосом. – Он из наших погребов, и я не желаю его продавать.