Он перешел на крик. Его дыхание было трудным и хриплым. Дженни наблюдала, как он попытался справиться со своим темпераментом и взять себя хоть немного в руки. Когда Кейдж заговорил снова, голос его по-прежнему дрожал от боли и гнева, однако сам он казался чуть более спокойным.
— Что же вызовет у тебя достаточно отвращения, чтобы ты выскочила отсюда в страхе за свою жизнь? Хорошая порция отборных ругательств? Ага, пожалуй. Сомневаюсь, что они вообще тебе известны, однако давай попытаемся. Как думаешь, мне лучше произносить их в алфавитном порядке или, так сказать, в естественном, как придет в голову?
— Тебе не удастся вызвать у меня отвращение, Кейдж.
— Спорим?
— Ничто из того, что бы ты сказал или сделал, не заставит меня покинуть тебя сейчас.
— Да что ты? — Его губы скривились в злобной ухмылке. — Посмотрим.
Кейдж резко рванулся к ней, обняв одной рукой за шею, и притянул к себе. Он впился в ее губы своими губами, тяжелыми и давящими. Дженни не сопротивлялась. Даже тогда, когда его язык, преодолев нестойкий барьер, самым унизительным образом ворвался в ее рот, она ничем не ответила на его столь оскорбительное поведение.
На похороны Хола она надела черный костюм-двойку. Кейдж нагнулся к ее талии, задрал вверх блузку и запустил под нее руки.
— Не сомневаюсь, ты наслышана о моей репутации у женщин, — жарко пробормотал он, дыша ей прямо в шею. — Я грубый и решительный. Соблазнитель девственниц, похититель жен, сексуальный маньяк. Говорят, что у меня так распирает в паху, что я просто не могу держать гульфик застегнутым. — Он раздвинул ее колени своей ногой. — И знаешь, что все это значит для тебя, Дженни? Плохие новости. Ты попала в неприятный переплет, девочка.
Кейдж принудил ее губы к еще одному жесткому и оскорбительному поцелую, нащупав рукой под блузкой ее грудь, сжал ее, а потом рванул хрупкие чашечки бюстгальтера, чтобы высвободить его нежное содержимое. Он грубо вцепился в ее грудь и провел большим пальцем по ее чувствительному соску.
Несмотря на свое решение не реагировать, Дженни оторвала спину от сиденья. Она выпрямилась, напряженная и возбужденная, не сопротивлялась и не отбивалась от него, стойко снося насилие.
Однако ее тихие, прерывистые вздохи оказали действие, сравнимое с воплем тревожной сирены в голове Кейджа. Он пришел в себя, внезапно осознав, что делает, и без сил упал на нее, словно надувная кукла, которую кто-то проткнул булавкой. Кейдж тяжко вздохнул, касаясь губами ее рта, не пытаясь больше подчинить их своими оскорбительными, дикими поцелуями.
Поток свежего воздуха развеял алкогольный туман в его голове и сорвал плотную пелену гнева. В жесте немого раскаяния он отдернул руки от ее груди и предпринял жалкие и одновременно трогательные попытки восстановить порядок ее гардероба. Он бережно расправил бретельку на ее плече и снова прикрыл грудь чашечками бюстгальтера. После этого он убрал от нее руки, передвинулся на водительское сиденье и выскочил из машины.
Дженни закрыла лицо руками и судорожно пыталась восстановить дыхание. Более или менее придя в себя, Дженни расправила одежду, открыла дверь и тоже вышла наружу.
Кейдж сидел на капоте, уставившись в расстилавшуюся перед ним мглу. Она только сейчас осознала, где они оказались, — в районе плато, возвышавшегося над окружавшим его сельским пейзажем. Оно простиралось на несколько миль. Прерии под ним казались спокойными и темными. Порывы ветра отбрасывали назад ее волосы, плотно прижимали к телу одежду. В его мрачных, угрюмых завываниях, казалось, звучала скорбь самой природы.
Дженни повернулась и встала прямо перед Кейджем, заслоняя ему вид. Их колени почти соприкасались. Он медленно поднял голову, быстро взглянул на нее и снова уткнулся взглядом в землю.
— Прости меня. Мне очень жаль.
- Я знаю. — Она погладила его волосы, убирая их со лба, однако ветер немедленно вырвал их из ее пальцев.
— Как я мог…
— Не важно, Кейдж. Это не имеет значения.
— Важно, — ответил он, скрипнув зубами в бессильной злости на самого себя. — Имеет.
Кейдж снова поднял голову и бережно положил руку ей на грудь, которую оскорбительно сжимал лишь несколько минут назад. Однако в этом его прикосновении не было ничего сексуального. Он будто бы коснулся плеча раненого ребенка.
— Я сделал тебе больно?
Его рука показалась ей теплой и исцеляющей, и Дженни накрыла ее своей ладошкой.
— Нет.
— Да, я это сделал.
— Они ранили тебя больнее.
Они уставились друг другу в глаза. Неизвестное чувство вспыхнуло между ними, как искра. Дженни отдернула руку. Так же быстро он опустил свою.
Дженни села рядом с ним на капот автомобиля. Вощеная поверхность обжигала даже сквозь одежду, однако они не обращали на это внимания.
— Кейдж, Сара совсем не то имела в виду, когда…
Он усмехнулся:
— О нет, она сказала именно то, что хотела сказать.
— Она раздавлена горем. Ее устами говорила лишь скорбь.
— Нет, Дженни. — Он грустно покачал головой. — Я знаю, что они обо мне думают. Они хотели бы, чтобы я вообще не рождался на этот свет. Я для них живое напоминание об ошибке, которую они совершили, вечный раздражитель и постоянный вызов всему тому, во что они верят. Даже если это и не произносится вслух, я имею прекрасное представление о том, что у них в голове. То же, что и у всех остальных. Это Кейдж Хендрен заслуживает смерти, а не его бедный брат.
— Это неправда!
Он спрыгнул с капота и подошел к краю плато, засунув руки в карманы. Его белая рубашка казалась бледным пятном в сгустившейся темноте. Дженни последовала за ним.
— Когда все это началось?
— Когда родился Хол. Может, еще раньше. Я не помню. Знаю только, что так было всегда. Хол рос ангельским белокурым малышом. Природа должна была бы наградить меня черными волосами. Тогда бы я и на самом деле мог стать темной, заблудшей овечкой в пастырском стаде.
— Не говори про себя так.
— Это же правда, разве нет? — с вызовом взглянув на Дженни, горько заметил Кейдж. — Посмотри, что я с тобой сделал. Я почти изнасиловал женщину, которую я… — Он прервался на середине предложения, и Дженни оставалось только догадываться, что он хотел сказать. Кейдж с усилием сжал губы, словно запечатывая готовые сорваться слова.
— Я понимаю, почему ты так поступил по отношению ко мне, почему ты напился и ехал на безумной скорости. Ты старался сам уверить себя в том, что они правы. Но они не правы, Кейдж. — Она подвинулась к нему поближе. — Ты вовсе не дурное семя и не черная овца. Я не знаю, что появилось первым, твое бунтарство и непослушание, с которым родители не смогли правильно совладать, или же их пренебрежение, побуждавшее тебя все время быть против. — Дженни взяла его за рукав и заставила посмотреть ей в лицо. — Неужели это не очевидно? Ты всю свою жизнь стараешься вызвать их ответную реакцию. Ты тяжко трудишься над тем, чтобы быть плохим, потому что это именно то, чего ожидают от тебя люди. Ты сам сделал себе карьеру той самой пресловутой темной овцы. Разве ты не понимаешь этого, Кейдж? Даже будучи ребенком, ты совершал дурные поступки ради того, чтобы привлечь к себе их внимание, уже отданное Холу. И это было неправильным с их стороны. Это — их ошибка, Кейдж, а не твоя.