Питер четко расслышал вопрос, посмотрел в лицо спрашивающему и еще раз мгновенно проговорил про себя заранее заготовленный ответ. Он пришел сюда именно для того, чтобы сделать это. Все это было затеяно ради единственного слова, ради того, чтобы заверить их, что «Викотек» в действительности является таким, о каком он говорил. И ему оставалось только пообещать им, хранителям безопасности американцев, что «Викотек» не принесет им вреда.
Питер оглядел комнату, посмотрел в лица людей, подумал об их мужьях и женах, матерях и детях, о бесчисленном числе людей, которым предстоит воспользоваться «Викотеком», и понял, что не может это сделать. Ни для Фрэнка, ни для Кейт – ни для кого. Но самое главное – ни для себя самого. Внезапно он понял, что не должен был сюда приезжать. Чего бы ему это ни стоило, что бы ни сказали люди, что бы ни сделали с ним Донованы – ему не нужно было появляться в этой комнате. Он не мог лгать этим людям о «Викотеке» и о чем-либо ином. Это было не в его духе. И он не сомневался в том, что ожидает его, если он не скажет тех слов, которых от него ждали жена и тесть. Питер с абсолютной ясностью понимал, что этот самый момент – поворотный для его жизни, для работы, семейного благополучия, даже, если не повезет, для его отношений с сыновьями. Они почти взрослые и, возможно, смогут понять, что защищал их отец в этот день. И если дети правильно воспримут его поступок и усвоят, что честь стоит того, чтобы заплатить за нее такую цену, то это будет означать, что он неплохо воспитал их. И он окончательно решил, что готов на все ради того, чтобы быть честным перед своим народом.
– Нет, сэр, я не могу дать вам слово, – твердо ответил Питер. – Я надеюсь, что очень скоро это будет возможно. По моему мнению, мы разработали один из самых замечательных фармацевтических препаратов в истории человечества, в котором отчаянно нуждаются раковые больные всего мира. Но я не убежден в том, что мы сейчас ничем не рискуем.
– В таком случае вы не можете ожидать, мистер Хаскелл, что мы сейчас дадим вам разрешение на первую фазу испытаний на людях, не так ли? – с легким смущением спросил его старший член комитета, в то время как его товарищи спрашивали друг друга, зачем Питер вообще приехал. Как правило, слушания ФДА не использовались в качестве арены для обсуждения незаконченной продукции. Но в конце концов они отдали дань уважения его честности, хотя никто из них и не ставил ее под сомнение. Только один человек среди присутствующих ерзал на своем месте от ярости. И еще один будет ждать его дома, когда Кэти скажет ему, что он предал их.
– Хотите ли вы, чтобы мы назначили вам другую дату приезда, мистер Хаскелл? Это будет более целесообразно, чем тратить на вас время сейчас.
Сегодня им предстояло выслушать еще нескольких человек – Питер был первым.
– Да, я хотел бы назначить новый срок. Я думаю, что через шесть месяцев это будет реально.
Даже в этом случае им придется попотеть, но, судя по словам Поля-Луи, они смогут добиться нужных результатов.
– Благодарим за приезд.
С этими словами его отпустили, и все было кончено. Питер вышел из комнаты на трясущихся ногах, но с выпрямленной спиной, высоко поднятой головой, и он чувствовал себя порядочным человеком. Он увидел Кейт, ожидавшую его вдали, и подошел к ней. Было ясно, что она его не простит. На глазах ее были слезы – то ли гнева, то ли разочарования, а может быть, и того и другого, – но Питер не пытался ее утешить.
– Прости меня, Кейт. Я не хотел этого делать. Я просто не понимал, что значит стоять перед этими людьми и врать им. Это слишком авторитетная комиссия. Я просто не смог.
– Я и не просила тебя врать, – солгала она. – Я просто не хотела, чтобы ты предавал моего отца. – Она посмотрела на него печальным взглядом. Все было кончено, и она это знала. Для них обоих. Он больше не хотел уступать ей и отказываться от того, во что он верил. До этого момента он не осознавал, насколько далеко зашел в своих компромиссах. – Ты хоть понимаешь, что сейчас натворил? – безжалостно спросила она, готовая изо всех сил защищать своего отца, но не своего мужа.
– Нетрудно догадаться.
Сегодня утром Кэти недвусмысленно высказалась на этот счет на кухне в Гринвиче. И Питер решил не уклоняться от этого. В каком-то смысле это было именно то, к чему он стремился. Свобода.
– Ты честный человек, – произнесла его жена, глядя ему прямо в глаза. В ее устах это звучало как обвинение. – Но не слишком умный.
Он кивнул, и она повернулась и пошла прочь, даже не глядя на него, но Питер не попытался ее остановить. Все было кончено уже очень давно, хотя ни один из них об этом не подозревал. Он даже чуть было не спросил себя, была ли она замужем за ним или за своим отцом.
Выйдя из здания ФДА в Роквилле, он понял, что ему о многом предстоит подумать. Кейт только что скрылась в лимузине и уехала, оставив его одного в Мэриленде, в получасе езды от Вашингтона. Но это его не волновало. Это был один из самых важных дней в его жизни, и ему казалось, что он может летать. Он прошел через испытание, и, по его мнению, прошел удачно. «Даете ли вы нам слово, сэр…» – «Нет, я не могу». Питер все еще не мог поверить в то, что сделал это, и не понимал, почему в его сердце нет ненависти к Кейт, но ее действительно не было. Он только что потерял жену, работу, дом. Сегодня утром в качестве президента международной компании он предстал перед конгрессом, а днем – перед ФДА, а вышел он оттуда с пустыми руками, безработный и одинокий. У него не осталось ничего, кроме чести и знаний, которые он не продал. Он сделал это!
Питер стоял и улыбался сам себе, глядя в сентябрьское небо, и в этот момент он услышал за спиной женский голос, знакомый, но странный. Он был немножко хриплый и как будто пришедший из другого времени, другого места. Пораженный, он обернулся и увидел Оливию.
– Что ты здесь делаешь? – спросил он, мечтая ее обнять и не решаясь. – А я-то думал, что ты сидишь во Франции и пишешь.
Он выпил ее взглядом, как вино, и Оливия посмотрела на него с улыбкой. На ней были черные брюки и черный свитер, а через плечо был переброшен красный пиджак. Она была похожа на французскую рекламу, и Питер мог думать только о той ночи, когда он последовал за ней на Вандомской площади, и о том, что произошло в те пять дней, когда они были в Париже, – пять дней, изменивших их жизнь навсегда. Теперь она была еще более красивой, и, глядя на нее, Питер понял, как сильно он по ней соскучился.
– Ты сегодня был очень хорош, – сказала она, широко улыбаясь ему. Она явно гордилась им, но не ответила на его вопрос. Оливия приехала для того, чтобы поддержать его во время этого испытания, пусть даже невидимо. О слушаниях она прочитала в «Геральд трибюн» в Европе. Сама не зная почему, она поняла, что должна быть здесь. Она знала, что значил для него «Викотек», знала о тех проблемах, которые возникли как раз в то время, когда они встретились. И ей захотелось разделить с ним это. Ее брат сказал ей, когда будут слушания, и устроил так, чтобы она могла на них присутствовать. И теперь она была рада, что прислушалась к своей интуиции. Эдвин говорил ей о слушаниях в конгрессе и провел ее туда. И хотя брат удивился ее внезапному интересу к фармацевтике, никаких вопросов он не задавал.