«Грибы – шампиньон ». Тонкий зевнул и свернулся в уютном пассажирском кресле. Когда ж прилетим-то? Самолет должен сесть в Париже, а до Луары группа будет добираться автобусом. Ленка мечтала увидеть Париж, как все девчонки. Тонкий, как мужчина и как художник, предпочитал долину Луары. Потому что среди множества луарских замков есть Амбуаз, где, помимо прочего, долгое время жил великий художник Леонардо да Винчи. Говорят, там все сохранилось, как было при нем: обстановка, дневники художника, может быть, даже эскизы картин… Хотя в Париже – Лувр, тоже интересно.
В проход вышла стюардесса, заулыбалась, как теледикторша, и торжественно произнесла:
– Дамы и господа, наш самолет совершает посадку в международном аэропорту Орли. Просьба пристегнуть ремни и не курить. – Она повторила это еще на трех языках, чтобы до всех дошло, и удалилась.
Все дружно защелкали пряжками. «Подлетаем-подлетаем», – напевал про себя Тонкий. Ему не терпелось поскорее ступить на твердую землю.
– Буржуй! Буржуй! – кричала маленькая старушка из толпы встречающих. Тонкий подумал, что и здесь, в Париже, существует классовая ненависть. Прокатился человек на самолете, а в аэропорту его поджидает пенсионерка, которая на самолете прокатиться не может и за это обзывает человека «буржуем». – Буржуй! – не унималась старушка. Она смешно подпрыгивала и размахивала широкой деревянной лопатой, как у дворника.
– Сань, – Ленка потянула брата за рукав. – По-моему, это нас встречают.
– Где?
– Да вон же! – Ленка показала на старушку с лопатой. – Видишь, она нам машет, здоровается, и табличка у нее…
Тонкий еще раз посмотрел на старушку: точно! Дворницкая лопата на самом деле – табличка с надписью «Уткины», просто старушка ее все время вертит, а с обратной стороны табличка действительно похожа на лопату. И старушка – не такая уж старушка. В смысле, не пенсионерка – ей лет пятьдесят. И кричит она не «Буржуй», а «Бонжур!».
– Бонжур! – рявкнул Тонкий и стал продираться сквозь толпу к гувернантке.
– Так вот ты какая, мадемуазель Жозе-фу! – шепнула Ленка.
– Уткины? – с сомнением спросила гувернантка, когда они подошли к ней.
Тонкий с Ленкой закивали. Вблизи Фрёкен Бок выглядела нехрупкой: штангу, конечно, не поднимет, но поставить подростка в угол у нее сил хватит.
– Элен, – томно произнесла гувернантка, обращаясь к Ленке. – Элен, не смотрыте на меня так! Я не кюсачая.
Тонкий прыснул в кулак: вот оно, подлинное французское произношение. А Ленка-то мучилась, ломая перед зеркалом язык!
– Алекса-андр! – продолжала развлекать гувернантка. – Ничего смешнёва!
– Ай эм сорри, – смущенно пробормотал Тонкий. А Ленка заржала в голос.
– Разговорник возьми, разговорник возьми, – передразнивала она. – Алле, гараж, мы во Франции!
Фрёкен Бок растерялась окончательно:
– Камён на авт-обус! Шнеллер!
В автобусе уже сидела вся группа с Гидрой во главе. Гидра увидела опоздавших, покачала космами, сказала водителю: «Можно ехать». И они поехали.
Тонкий еще никогда не видел так много машин. Машины справа, машины слева, а где-то далеко две шеренги домов-небоскребов. А на них реклама, реклама: щиты с нарисованными сигаретами, щиты с нарисованными машинами, щиты с написанными нерусскими буквами – как в Москве, только еще больше.
– Саня, смотри! – дернула его за рукав Ленка.
Саня посмотрел. Как и предполагалось – ничего особенного. Похоже на гигантскую клетку для попугайчика. Подумаешь, Эйфелева башня! Останкинская намного выше.
Фрёкен Бок по-своему истолковала его равнодушие:
– Эйфелеву башню, – завела она, – построиль французский инженьер Алекса-андр Густав Эйфель в 1889 году. Ее высота – 300 метров, это почти в два раза вышье, чем Хеопсова пирамида и чем Ульмский собор. Общий вес башни – около 9 миллионов килограмм!
«Интересно, кто ее взвесил? – подумал Тонкий. – И главное – как? Оторвал от земли целиком и на весы поставил? Или по частичкам разбирал-взвешивал, а потом собрал обратно?»
– На башню ведут лестницы, – продолжала Фрёкен Бок. – 1792 ступени и подъемная машина.
– Лифт, что ли? – спросила Ленка.
– Лифт, – кивнула Фрёкен Бок. – Виньте палец из носа.
Тонкий захихикал. Все-таки гувернантка – она и в Париже гувернантка. Пальца в носу не потерпит.
В автобусе ехали часа три. Лучше было бы пролететь в самолете лишние пятнадцать минут, но, видимо, на Луаре нелетная погода. Впрочем, и на земле оказалось неплохо. То есть все равно над землей – автобус был двухэтажный. Стекла в окнах голубые, от этого вид из окна казался еще красивее. Машины, реклама – все голубое. Потом вид сменился на более живописный: поубавилось машин, рекламные щиты попадались только на бензоколонках, на обочине возникли деревья, действительно не такие, как в Москве. А за деревьями, за щербатым перелеском вдоль дороги…
– Это и есть Луара? – разочарованно спросила Ленка.
Тонкий посмотрел на Фрёкен Бок – она должна знать.
– Люар, – подтвердила она. И Сашке захотелось домой.
Самая большая река Франции смахивала на речку-вонючку на даче. Шириной, наверное, метров пятьдесят… То есть сто… То есть двести! Чем дальше они ехали, тем шире становилась Луара. Серо-голубая вода блестела на солнце и пускала зайчики.
Перелесок редел-редел, а потом вовсе кончился, и взорам предстала долина Луары во всей красе. Было похоже на картинку из «Сказок» Шарля Перро. Изумрудные газоны, кустики, подстриженные в форме разных зверей, и замки! Старинные французские замки из камня, с башенками, причудливыми маленькими окошками, блестящими шпилями и прочими наворотами старины. Тонкий увидел Амбуаз, знакомый по фотографии в буклете, и решил, что пора действовать:
– Мадемуазель Жозефа, – Тонкий заискивающе посмотрел на гувернантку, – мы можем сходить в Амбуаз сейчас же? Я так мечтал его увидеть…
Но гувернантка есть гувернантка. Режим прежде всего.
– Сперьфа объед, патом экскюрсии! – строго изрекла она.
Тонкий надулся. Когда ведешь расследование, дорога каждая секунда. Может быть, сейчас, вот в этот самый момент, глупая французская уборщица выметает последнюю улику, не замеченную полицией. А начинающий оперативник Александр Уткин никак не может ее перехватить, потому что обед, видите ли, важнее. «Салат – саляд. Суп – суп», – бухтел плеер.
Замки кончились, и автобус затормозил у отеля, чересчур современного для этого исторического места. У отеля было неприлично много этажей и лампочки над дверью. У двери стоял швейцар в серо-голубой форме, похожей на милицейскую. А может, это русский милиционер подрабатывал в отпуске.
Группа выгружалась. Гидра, выйдя первой, уже рассказывала, что вот это отель, что он был построен в таком-то году. Потом дошла до полезной информации: хотя за все уже заплачено, здесь принято давать чаевые: