– Держи. И чтоб в последний раз такое! – закончил Шевелюра и бросил на стол конверт.
– Не вопрос! Ты ж меня знаешь, – прикарманив конверт, самоуверенно заявил Плешь.
– Потому и говорю, что знаю, – буркнул Шевелюра.
Плешь молча отодвинул недопитую кружку и встал, разворачивая пластинку жвачки.
«За рулем. Хочет запах отбить», – догадалась тетя Муза.
– Обиделся, что ли? – вскочил Шевелюра.
– Просто мне хватит, – оскорбленным тоном отвечал Плешь.
Тут наконец подошла очередь тети Музы. Пока она расплачивалась за сигареты, дельцы успели помириться и пошли к выходу. Тетя спешила к Ленке и нагнала их у двери.
– Заберешь завтра, после пяти утра. У маяка, в подсолнухах, – расслышала она шепот Плеши.
«Сапиенти сат», как говорили в таких случаях древние римляне, – умному достаточно. Кого-нибудь, наверное, удивило бы то, что свидание в подсолнухах назначается не девушке, а деловому партнеру. Да и свидание странное. Заочное какое-то: я, мол, оставлю тебе товар, а ты забери когда хочешь. Но старший оперуполномоченный знала, что есть товар, который не передают из рук в руки и вообще стараются пореже к нему прикасаться. Продавец не привезет его покупателю, а спрячет в тайнике. Если в этот момент он попадется милиции, то скажет: «Нашел, испугался, решил избавиться». Покупатель приедет к тайнику, когда продавца там не будет. У него на случай встречи с милицией та же отмазка, только с другим концом: «Нашел, испугался, решил вам отвезти».
Именно так, не видя, а порой и не зная друг друга в лицо, преступники всех мастей передают разведывательную информацию, фальшивые деньги, оружие, наркотики. Наркотики чаще всего, потому что наркоторговцев больше, чем всех остальных подпольных торгашей.
Розовый закат пал на город Керчь, сверкая в оконных стеклах. «Ленка меня заждалась», – сказала себе тетя Муза. И пошла за преступниками.
Маяк под Керчью единственный (причем от ее с племянниками палатки до него рукой подать). Так что место ей известно, время – тоже. Нужно добыть бинокль и прийти к маяку раньше всех, чтобы посмотреть, где Плешь будет прятать свой товар. А для этого неплохо бы прямо сейчас узнать, какая у него машина, чтобы завтра не пропустить ее и не перепутать. Поле – не город, наблюдать придется издалека…
Плешь свернул за угол – судя по всему, где-то там была автостоянка. Шевелюра, как назло, остановился и стал закуривать. Пришлось тете Музе сесть на скамейку, чтобы не привлекать внимания. «Куда меня понесло? Я же в отпуске. И здесь не мой район», – сказала она себе, наблюдая за Шевелюрой в зеркальце пудреницы. Преступник чиркал зажигалкой и вертелся, заслоняясь от ветра то спиной, то ладонью. Гораздо больше тетю Музу интересовал Плешь: продавец всегда важнее, потому что ближе к источнику товара. Но бросаться за ним было нельзя. Неизвестно, почему Шевелюра так долго прикуривал. Может, просто в зажигалке кончался газ, а может, он проверял, нет ли «хвоста».
«И не мой город», – со всей твердостью сказала себе тетя Муза и уже совсем было решила идти к племяннице. Но тут Шевелюра наконец прикурил. И направился к ней!
– Вам не скучно одной?
У тети Музы возник большой соблазн затеять скандал, попасть в милицию и узнать паспортные данные преступника. Но Шевелюру могли до утра продержать в каталажке, тогда завтрашняя сделка сорвалась бы.
– Мне ужасно весело мужа по пивным разыскивать, – начала она. – Вроде тебя, такой же алкаш, зарплату домой не носит, а дети некормленые…
Шевелюра смылся сразу после жалобы на несуществующую свекровь, задолго до того, как тетя Муза успела наябедничать на президента Украины. Путь был свободен. «И даже не моя страна!» – с отчаянием подумала она, уходя все дальше от китайского ресторанчика.
Ленка в это время чуть в восьмой раз не вывихнула челюсть, зевая со скуки, но тете Музе было не до нее. Ноги несли старшего оперуполномоченного за преступником, как Буратино, заслышавшего оркестр кукольного театра.
Тетя вернулась взвинченная и немного злая. Раскрыла мобильник, Ленке приказала идти вперед, а сама начала кому-то звонить. Ленка далеко не ушла: все равно у машины пришлось остановиться, ключи-то у тети. А та в машину не торопилась: встала рядом и давай болтать:
– Васечка, здравствуй… А угадай! От одного моего имени хочется петь, танцевать и писать стихи… Ну! А говоришь, не узнал…
Ленка деликатно отошла. Она считала неприличным слушать тети-Музины разговоры со всякими там Васечками. Странно. Тетя вроде опер, солидный человек, а ведет себя иногда… Хуже самой Ленки! За тетю было стыдно. К тому же время позднее, Сашка небось уже с ума сходит без еды и пресной воды. А она разговор затеяла.
– А помнишь, на дне рождения у Лехи ты меня из фонтана вытаскивал? Чуть не утонули тогда… – И далее в том же духе.
Трепалась тетя минут сорок. Потом сложила трубку, подозвала племянницу и объявила:
– Едем домой! Сашка уже заждался.
Ленке оставалось только пожать плечами: сама почти час болтала с каким-то Васечкой, а теперь рассказывает, как заждался Сашка. Странный народ – взрослые!
Доехали в минуту. У палатки их никто не встречал, видимо, братец убежал купаться.
– Может, он с голоду помер? – оптимистично предположила тетя. – За то время, пока мы с тобой катались, это нетрудно.
Ленка пожала плечами и нырнула в палатку. Взору ее предстал брат. Он не умер с голоду, просто спал в обнимку с пустым ведром. В ведре сидел ежик. Топорща иголки и пофыркивая, он доедал последнюю алычину.
Брата разбудили, покормили и опять уложили спать, сочтя, что, как бы ни задержались Ленка с тетей Музой, это не повод, чтобы нарушать режим.
Спать не хотелось. За перегородкой из рюкзаков и тряпья вдохновляюще посапывала Ленка. Дрых верный крыс в ногах (обожрался улиток и спит, что с него взять!). Тонкий ворочался, раздумывая о несправедливости взрослых. Тетя Муза-то не спит. Сквозь сетку видно, как она сидит у костра, подбрасывает веточки в огонь и бубнит что-то сама себе. Если бы Тонкий не знал тетю, то решил бы, что она сочиняет песенку. Такое у нее было лицо: вдохновенное и сосредоточенное. Только не оперское это дело – песенки сочинять. Как пить дать, тетя Муза что-то замышляет. Про браконьеров ей Тонкий не говорил. Может, сама догадалась? Или напала на след других преступников? Спрашивать ее бесполезно.
Тонкий попробовал считать овец, но парнокопытные не слушались. Они блеяли, вставали на дыбы и кричали: «Не хотим спать, не хотим!» Вдруг все сбились в кучу и превратились в Росинанта. Росинант смешно мекнул, развернулся на задних ногах и ринулся в атаку, выставив длинные рога. Тонкий подпустил его поближе, схватил…
Козел испарился, рога в руках оказались скомканным краем спальника. Значит, все-таки спал… Тонкий встряхнул головой. В палатку просачивался лунный свет. Он посмотрел направо – Ленка, посмотрел налево – Толстый, привстал, посмотрел вперед: потухший костер и брошенная тети-Музина ветровка… Не хватало тети.