Алёна вздрогнула, настороженно оглянулась. Две молодые пары прощались, желали друг другу всего хорошего. Они с удивлением посмотрели на высокую женщину, которая вдруг шарахнулась в сторону.
Ускорила шаги. Не дай бог, спросят, что с ней, предложат помощь… По-арабски она знает буквально пять слов: и Алим, и остальные всегда говорили с ней только по-английски. Нет, иногда как бы по-русски! Алим с каждым гостем проводил непременный лингвистический ликбез: обращаясь к Ясмин, следует назвать ее «блядь», а о своих намерениях нужно заявлять так: «Сейчас я тебя затрахаю!» Алим думал, что таким образом будет ежедневно, вернее, несколько раз на день дополнительно оскорблять Алёну, однако арабы не могли все это выговорить, и она долгое время вообще не догадывалась, что они бормотали. А когда догадалась, уже так натерпелась, что лишь устало пожала плечами… И все-таки чаша всякого терпения рано или поздно переполняется! Для Алёны последней каплей стала сущая малость – если сравнивать с тем, что ей пришлось пережить. Последний ее клиент отказался платить Алиму, заявив, что имел дело не с настоящей блондинкой, какую обещали в агентстве. У натуральной блондинки, дескать, волосы светлые везде, а не только на голове.
Что ж, по большому счету, он был прав: коса у Алёны была темно-рыжая, цвета красного дерева, ну и в других местах, соответственно, волосы такие же. При первой встрече Алим ничего не сказал, ну а потом, когда ясно и недвусмысленно дал ей понять характер предстоящей работы, потребовал осветлить волосы. Алёна отказалась. Она тогда еще лелеяла идиотские мечты о бегстве, о возвращении на родину, о восстановлении попранной чести и достоинства и тому подобное. Именно тогда Алим первый раз привел Фейруз, с ее помощью скрутил Ясмин и перекрасил в ослепительную блондинку. С тех пор Фейруз регулярно следила за ее головой, и стоило у корней появиться темным полосочкам, немедленно закрашивала их. А про некоторые прочие детали все забыли, да и арабы были не столь искушены в русских блондинках, чтобы сравнивать, какого цвета волосы у них на лобке и на голове. А этот…
Как ни мерзко, как ни горько было признаваться, Алёна знала: окажись Фейруз сегодня дома, Алиму удалось бы сделать то, что он собирался. О господи, как же она боялась этой высокой, худой темнокожей фурии! У Фейруз было длинное лицо. Алёне даже не хотелось называть его лошадиным, чтобы не оскорблять лошадей. Толстогубый рот, горбатый нос, жесткие черные волосы, подстриженные а-ля паж… Странное лицо с напряженным взглядом больших, миндалевидных, слишком близко посаженных глаз. Эти лиловые глаза с первой минуты показались Алёне необъяснимо жуткими. Фейруз молча смотрела на яростные попытки Алима управиться с непокорной Ясмин: ведь ее нельзя было бить, чтобы не испортить товар – тело, и русская чертовка это отлично понимала! А потом вдруг Фейруз неуловимым, змеиным движением скользнула за спину Алёны и вцепилась ей в волосы с такой силой, что та на миг ослепла от боли. Тут уж Алим не растерялся: заломил назад руки, защелкнул наручники… Фейруз не отпускала волосы, причем держала так, что Алёна головы повернуть не могла. Именно эта боль, а вовсе не пистолет Алима заставил ее утихнуть: ведь она уже начала мечтать о смерти и дорого бы дала, чтобы нарваться на пулю. Ее впихнули в кресло, задрали ноги, приковали лодыжки к подлокотникам. Алёна кусала губы от ненависти к себе, выкрикивала проклятия, вспомнив, что именно так ее первый раз изнасиловал Алим: оглушил, приковал к креслу, залепил рот пластырем, а потом, дождавшись, когда она очнется, надругался. Неужели и сейчас?..
Алёна и представить не могла, что ее ждет. Фейруз что-то сказала Алиму, тот, усмехнувшись, вышел, и чернокожая начала раздеваться. Когда Алёна увидела это поджарое нагое тело с плоской грудью и волосатыми, будто у сатира, ногами, ее затошнило. Спазмы подступающей рвоты выбивали слезы, заставляли корчиться, а Фейруз медленно и спокойно, не сводя с Алёны своих расширенных, неподвижных глаз, ножницами разрезала на ней одежду, аккуратно сняла все лоскуты и принялась мять грудь своими длинными черными пальцами. Ладони у нее были светлые, розоватые… Алёна даже кричать не могла – судорога отвращения свела горло, – только хрипела. Но когда руки Фейруз поползли по ее животу, внезапно обрела голос и заорала, как сумасшедшая:
– Алим! Али-им!
Он вбежал – и засмеялся, встретившись с взглядом ее залитых слезами глаз:
– Разве тебе не нравится? Ты всегда была такая неласковая, поэтому я решил, что предпочитаешь женщин. Нет? Не слышу! Громче!
– Нет, нет! – завопила Алёна, извиваясь от ужаса, пытаясь вырваться из рук Фейруз, которая тискала ей бедра.
– Ну, так что – покрасим волосы? – с невинным видом спросил Алим, потрясая тюбиком c нарисованной на нем ослепительной блондинкой.
– Да! – закричала Алёна. – Только убери ее! Прогони!
Однако остановить Фейруз было не так-то просто, и Алиму пришлось прокричать ей в ухо что-то по-арабски, судя по интонации, какую-то жуткую угрозу, прежде чем она нехотя разжала пальцы и отвела от распростертого тела помутневшие глаза. И тут же, отбежав в угол, отвернулась к стене и принялась воровато ласкать себя, выкрикивая что-то невнятное. Когда она успокоилась и сгорбилась на полу, выставив худые лопатки, на лице Алима выразилось отвращение. Обернувшись к Алёне, он сказал:
– Теперь Фейруз останется здесь. Она тебя не тронет, если будешь меня слушаться. А если нет…
Продолжать не требовалось. В памяти Алёны вдруг всплыла одна фотография из того жуткого альбома: голая девушка лежит на столе, рядом толпятся мужчины, а среди них – худая темнокожая женская фигура. Сначала Алёна решила, что это одна из жертв Алима, такая же, как и она, а теперь поняла: да ведь это Фейруз была снята на той фотографии, и не зря она стояла в очереди насильников!
Итак, Фейруз поселилась с ними. В первые дни Алёна готова была умолять Алима не оставлять ее наедине с этой дьяволицей. Она мысленно листала страницы альбома: каждая фотография навеки врезалась ей в память, и все чаще в воспоминаниях возникала худая чернокожая женщина, непременная участница чуть ли не каждой оргии. Но потом поняла, что Алим и сам заинтересован в том, чтобы держать Фейруз на расстоянии от русской невольницы. Алёне иногда приходило в голову, что с теми, кто попадает в руки Фейруз, случается что-то особенно страшное, а Алим еще не получил за нее всех тех денег, на которые рассчитывал, и был заинтересован в сохранности «товара». Однако ужас перед черными руками лесбиянки с их светлыми ладонями прочно завладел душой Алены, и стоило Фейруз обратить к ней расширенные лиловые глаза и раздвинуть в алчной улыбке свои хищные губы, как она забывала о всяком сопротивлении и слушалась Алима как шелковая. И если бы сегодня Фейруз не ушла…