Она то и дело оборачивалась и рассматривала присутствующих, и ей порой казалось, что она видит Николая Павловича Самойлова, но присматривалась и понимала, что это не он, а просто очень похожий комплекцией и прической мужчина, совершенно посторонний, незнакомый. Да и откуда Самойлову здесь взяться? Он еще в феврале написал заявление об уходе с должности консультанта по безопасности и продал свой ЧОП. Юлию тогда страшно поразило, что Забродин подписал его заявление без звука, даже не удивился, когда Шляго принесла ему бумагу от Самойлова. Она была уверена, что Владимир Григорьевич непременно вызовет своего старого товарища, спросит, в чем дело, будет уговаривать остаться. Но ничего этого не произошло. ЧОП перешел в собственность нового владельца, и Юлия почему-то думала, что холдинг расторгнет контракт с этим предприятием и будет искать другого партнера, которому поручит обеспечение безопасности, но и этого не случилось. Контракт возобновили, только безопасность теперь обеспечивали совсем другие люди, потому что почти все сотрудники ЧОПа, преданные Самойлову, не захотели оставаться и работать с новым хозяином. Владельцу пришлось заново набирать кадры, и, по мнению Юлии Шляго, получалось у него это не очень здорово. Вон у самой двери сидит мальчик, которому поручена охрана Забродина в здании суда. В машине его ждут водитель и телохранитель, оба при оружии, а в здание суда с оружием не пройдешь, и мальчика-охранника привозили специально, чтобы он обеспечивал тылы шефа. Мальчик-то совсем неопытный, ну что он сможет, особенно без оружия?
Вот Алена Суханова, сидит рядом со свекровью, спокойная, собранная, видно, за время долгого процесса ей удалось взять себя в руки и примириться с неизбежным. А у матушки Суханова выражение лица разочарованное, недовольна она сыном, не оправдал он надежд, не превратился в хозяина жизни.
А вон в последних рядах наследники Чернецова, им тоже интересно, что же на самом деле произошло. Хотя нет, одернула себя Юлия, интересно-то не всем, наследников было восемь, трое погибли, должно остаться пятеро, а их всего двое: Павел Щелкунов и женщина-микробиолог. Остальным, наверное, все равно. Хотя нет, вон еще сидит Михайлова, та, у которой лицо изуродовано. Она не наследница, а всего лишь бывшая жена наследника.
Судья объявил перерыв до четырнадцати часов. Все встали и потянулись к выходу из зала.
– Не понимаю, на что Славка рассчитывал, когда затевал такое. Он что же, надеялся, что преступление не раскроют и я ничего не узнаю? – проговорил Забродин, медленно двигаясь по узкому проходу.
– Конечно, – кивнула в ответ Юлия, – он же считает себя самым умным, а всех остальных – идиотами.
– Включая и меня? – удивился Владимир Григорьевич.
– Вас – в первую очередь, – усмехнулась Юлия, идя вслед за ним.
Он оглянулся, посмотрел задумчиво и даже с интересом. И замолчал. Вновь заговорил только тогда, когда они оказались на улице. Народу в зале суда было много, выходили все единой толпой, и сидевший у самой двери мальчик-охранник все норовил занять «правильную» позицию, но никак не мог сообразить, что ему делать в таких условиях: то ли впереди идти, расталкивая людей и освобождая дорогу охраняемому лицу, то ли двигаться сзади, прикрывая спину. Когда Забродин и Юлия Шляго вышли из здания и остановились, охранник встал рядом.
– А ты, оказывается, смелая, – сказал Владимир Григорьевич. – А я думал – тихая мышка, даже удивлялся, что при своей красоте и интеллектуальных данных ты такая скромная, почти забитая. Надо же, оказывается, я совсем тебя не знал, а ведь был уверен, что давно научился разбираться в людях, и готов был дать голову на отсечение, что ты не возьмешь эти деньги. Я же видел, вся эта затея тебе с самого начала не нравилась, но ты не смела мне перечить, и правильно делала. На этих деньгах кровь, за них Славка двух человек угробил и одного чуть не посадил. Не должна была ты их брать. А ты взяла. Ты меня очень разочаровала.
– Я все понимаю. Это плохие деньги, я не должна их брать. Знаете, мне пришлось делать очень трудный выбор. Я понимаю, что теряю ваше расположение, более того, теряю свою работу, которую люблю и очень ценю. Я отдаю себе отчет в том, что вы не потерпите рядом с собой человека, который вас разочаровал. Но поверьте, взяв эти деньги, я приобретаю нечто очень значимое для себя.
– Интересно, что же? Мужика себе покупаешь?
– Нет, не мужика и не себе. Я покупаю счастье для человека, которого люблю.
– И опять ты меня разочаровала, – осуждающе покачал головой Забродин. – Никогда бы не подумал, что такой человек, как ты, может полюбить мужчину, счастье которого можно купить за деньги. Не твой это уровень, не твоя песня.
Юлия равнодушно пожала плечами. Сейчас его оценки были ей безразличны.
– Что поделать. Видимо, вы действительно ничего не понимаете в людях и не умеете в них разбираться.
– Что же это за мужик такой, что его счастье стоит пять миллионов?
– Обыкновенный. Просто он хочет нормально существовать в том мире и при тех правилах, которые вы и подобные вам установили. Вы сами решили, что правила игры должны быть такими, что ж вы теперь удивляетесь? Лично мне эти правила не нравятся, но я существую в мире, которым управляют мужчины, и вынуждена им подчиняться, если хочу сохранить социальный статус.
Юлия с облегчением вздохнула. Впервые за несколько лет она посмела сказать в лицо шефу то, что думала на самом деле.
Она заметила Валерию Михайлову, женщину с изуродованным лицом, которая вдруг почему-то оказалась слишком близко к ним.
Мальчик-охранник ничего не понял.
И ничего не успел.
Надежда Игоревна ехала на служебной машине из тюрьмы, где допрашивала очередного обвиняемого. Она не любила ездить с этим водителем, потому что он постоянно держал радиоприемник включенным.
– Я про пробки слушаю, – огрызался он, если Рыженко просила его убрать звук. – Сами же хотите побыстрее проехать, а потом сами же ругаетесь. Не поймешь вас.
Сначала звучал какой-то шлягер с совершенно немыслимым текстом, потом начались новости. Первым шло сообщение об убийстве известного предпринимателя Владимира Забродина на крыльце здания суда, где он выступал в качестве свидетеля. Преступница задержана, ею оказалась некая Валерия Михайлова.
Валерия Михайлова. Та самая женщина, в квартире которой Ромчик Дзюба нашел фотографию с вырезанными из денежных купюр и наклеенными словами: «Будьте вы прокляты». И ведь Рома пытался обратить ее внимание на это, а она отмахивалась. Как же она недальновидно поступила, когда не прислушалась к словам Дзюбы. Ведь уже тогда следовало понять, что проклятия шлются не людям, а деньгам, и ненависть Михайловой может оказаться направленной на того, кто эти деньги дал. Более того, она, Надежда Игоревна Рыженко, должна была догадаться: женщина с таким уродливым шрамом никогда не станет фотографироваться в ателье и делать портрет. Дзюба и Колосенцев – молодые мужчины, практически мальчишки. Им это не могло прийти в голову, потому что они еще мало понимают в женской психологии, но она-то, сорокадвухлетняя баба, должна была догадаться. Все-таки надо принять меры к тому, чтобы Ромчика не испортили, у него большое будущее, если он не разочаруется в профессии, как Гена Колосенцев и огромное множество других.