– Неужели ты не взяла?
– Представьте себе – нет.
– Не могу поверить, – он сдержал улыбку. – А я-то надеялся…
– Мечтать не вредно.
Как же ему нравится обмениваться с ней репликами – танец слов и острая правда желаний. Как же хорошо, когда она рядом…
– Ты не будешь против, если я закурю?
– Курите.
Павел подошел к окну, поставил на подоконник пепельницу, отдернул штору, открыл створку и впустил в комнату зимний вечер. Воздух задрожал и стал более легким и холодным.
– Отойди в сторону, а то простынешь, – мягко сказал он, вынимая из кармана пачку.
– Ничего… – коротко ответила Таня, оставаясь на месте.
Щелчок зажигалки, и сигаретный дым потянулся к окну. Звенящая тишина метнулась вправо, влево, подлетела к потолку, а потом ухнула вниз, выпуская на свободу тайные чувства…
Они стоят рядом. Совсем близко. И взгляды скользят в одну точку – в точку встречи, и надо уже что-то сказать, но не получается…
– Спасибо, что ты поехала со мной, – произнес Павел и затушил сигарету.
– Не за что… – ответила Таня и, увеличивая между ними расстояние, сделала шаг назад.
Спина коснулась стены… Хочется убежать и еще больше хочется остаться. Невозможно так долго обманывать себя, невозможно так долго делать вид, что ничего не происходит, – она знает, она чувствует, она живет, она любит… ЛЮБИТ.
Резко закрыв окно, Павел повернулся к Тане лицом. «Только не убегай – останься…» До нее один метр и долгие километры судьбы, до нее запретное «да» и липкое «нет»… Он зарекался, но… но невозможно так долго обманывать себя, невозможно так долго делать вид, что ничего не происходит, – он знает, он чувствует, он живет, он любит… ЛЮБИТ.
Павел медленно подошел к ней, прижал к стене. Щека коснулась щеки, дыхание стало тяжелым и глубоким.
У Тани защипало в глазах, предательски онемели ноги, а в груди стало горячо и больно. Она подняла голову, и его губы тут же коснулись ее губ.
«Останусь… останусь… останусь… – застучало в висках, а потом появилось другое слово, и это слово ужалило, как оса: – Задольская… Задольская… Задольская».
Оттолкнув Павла, Таня со стуком поставила бокал на подоконник, бросилась к двери, зацепила мыском туфли передвижной столик – тарелки звякнули – и вылетела в коридор. Секунды – и она у себя в номере.
Щелк-щелк – замок. Бух-бух – сердце. И слезы по щекам.
Он негодяй, конечно же, негодяй! Все видит, все понимает и пользуется ее смятением! Таня пнула ногой тумбу и всхлипнула. Привык получать то, что ему хочется, расставил ловушки, заманил и теперь наверняка радуется своей подлой победе! Как же обидно, как же обидно… Она была такой сильной, уверенной в себе, никогда не проигрывала ему, и что теперь?.. Таня дотронулась пальцами до губ и закрыла глаза. Теперь она знает, что такое быть слабой… Теперь она знает, что такое быть счастливой…
– Негодяй, – Таня вытерла ладонью слезы. – Никогда не прощу тебе этого поцелуя – никогда! И себе не прощу… Женись на своей Задольской, а я не собираюсь быть для тебя удобной куклой. Не собираюсь!
Павел сидел на краю кровати и курил. Сигарет осталось немного, а значит, придется спускаться вниз – ночь ожидается долгой… Обещал себе, чертил невидимые границы и забыл обо всем на свете, только вдохнув аромат ее духов, только коснувшись ее щеки.
Ира… он больше не любит ее. Давно не любит. Это если честно.
– Есть! – Курочкин выскочил на улицу и, сунув бумажку с адресом в карман, припустил к машине.
Нашел он Зою Егоровну Карпушину! Нашел!
– Ну, Игорек, с тебя бутылка, – весело пропел он, нажимая на кнопку брелка сигнализации.
Да уж, помучиться пришлось. На указательном пальце, образно говоря, уже мозоль появилась – он обзвонил миллион курсов! Ладно, не миллион… сто… или семьдесят… Двадцать. Но и этого достаточно, чтобы окончательно обалдеть! А могло быть и хуже – в списке осталось в три раза больше. Дома творчества, актерские школы, школы развития личности, драматические студии, театры-студии, центры познания себя… – удручающая бесконечность. Народу, видимо, деньги девать некуда, да и женщины последнее время совсем с ума посходили – сплошные актрисы и манекенщицы. Записывались бы на курсы кройки и шитья, на вязание крючком, на кулинарные курсы – так нет же! Подиум и сцену им подавай! Курочкин фыркнул и свернул в сторону Ботанического сада.
Поручение друга и начальника он выполнял хоть и неохотно, но добросовестно. Работа есть работа, и к тому же если Фадеева зацепило и именно в этой девчонке он видит Софи Брукс, то никакая другая уже не подойдет – это точно, проверено временем.
Только двадцатый звонок принес долгожданную удачу. «Да, есть у нас такая в третьей группе», – раздался в трубке строгий голос, и Курочкин, подпрыгнув от радости до потолка, метнулся на Новоалексеевскую улицу в театр-студию.
Заведующая учебной частью очень долго мотала головой и отказывалась дать домашний адрес и телефон Зои Карпушиной, но потом, когда на ее столе появилась бутылка шампанского и коробка конфет, сменила гнев на милость, вышла из кабинета и вернулась с серой папкой, нашпигованной пухлыми файлами. Оказывается, будущая Софи Брукс проживает вовсе не на Балаклавском проспекте, а на Снежной улице. То ли она переехала, то ли администратор фирмы «Ваш друг – массовик-затейник» не выспался, когда девушка диктовала ему адрес, то ли еще какая ерунда приключилась, но ранее полученные координаты не являлись правильными.
«Фадееву ничего говорить пока не буду, – улыбался Иван, прибавляя скорость, – устрою сюрприз. А то звонит по десять раз на дню и спрашивает одно и то же: „Нашел, нашел?“… Да, нашел! Когда это Курочкин не справлялся с поставленной задачей? Сейчас поговорю с ней, вкратце обрисую ситуацию… без подробностей, и договорюсь обо всем. И вот как раз в пятницу приведу ее на пробы… в самый последний момент приведу…»
По дороге Иван пару раз набирал телефон Зои, но в ухо влетали только торопливые гудки – занято, болтает с кем-то. Ну, ничего, разберутся при личной встрече.
– Доброе утро! – громко сказал он в окошко домофона. – Я к Зое Карпушиной.
– А вы кто? – приятный голос.
– Иван Курочкин. Я от режиссера Игоря Яковлевича Фадеева по поводу роли…
– Заходите скорее!
Чистый лифт, седьмой этаж, дверь открыла… рослая рыжеволосая девица, одетая в черное кимоно (на шелке пестрят веточки сакуры и птички, очень похожие на соловья).
– Здрасте, – кивнул Курочкин, неотрывно глядя на внушительный бюст девушки, который замер как раз на уровне его глаз. Какой размер? Пятый? Седьмой? Пятнадцатый? Какой самый большой-то?
– Я Зоя Егоровна Карпушина, – отчеканила хозяйка квартиры и дернула гостя за руку. – Очень приятно познакомиться! Я всегда знала, что меня рано или поздно заметят. Раздевайтесь и проходите на кухню, я напою вас чаем с молоком и расскажу о себе.