— Прости, Уит. Я устала. — Кизия взяла его под руку, и они пошли к поджидающему их лимузину.
В десять она была пьяна.
— Боже, Кизия, ты уверена, что стоишь на ногах? — Марина наблюдала, как она подтягивает чулки и одергивает платье в дамской туалетной комнате в «Эль Марокко».
— Конечно, уверена! — Но она едва держалась и не прекращала смеяться.
— Что с тобой случилось?
— Ничего, с тех пор как Люк… Я хотела сказать, Дюк… Черт, завтрак! — Она не успела позавтракать перед самолетом, и обеда не было.
— Кизия, ты молодцом? Хочешь кофе?
— Не-а, чай. Не… кофе. Нет! Ша-а-а-мпанско-го! — Марина расхохоталась, услышав, как та дурачится.
— Хорошо хоть, ты не буйная, когда пьяная. А то Ванесса Виллингслей надралась и обозвала Мию Хардгрейв «стервой сумасшедшей». — Марина закурила и села, а Кизия попыталась все-же запомнить эту подробность. Мия назвала Ванессу… нет, Ванесса назвала Мию, если она сосредоточится, то наберет хороший материал для колонки. А правда, будто Патрисия Морбанг беременна? Только бы не перепутать! Или кто-то другой ждет ребенка? Так трудно все держать в голове.
— О, Марина, если б ты знала, как трудно все запомнить…
Марина посмотрела на нее, улыбаясь, и покачала головой.
— Кизия, дорогая, ты не в форме. Впрочем, кто нынче в форме? Должно быть, уже начало четвертого.
— Боже, неужели? А мне рано вставать… Кошмар…
Марина опять невольно улыбнулась, увидев, как Кизия развалилась на белом сиденье в дамской комнате, словно школьница, вернувшаяся домой: кремовое с кружевом платье сбилось, как ночная рубашка, а мамины бриллианты, блистающие на запястьях, будто разгоняли скуку дождливого дня.
— Уит очень рассердится, если увидит меня пьяной!
— Скажу ему, что у тебя грипп. Я думаю, он, бедный, одно от другого не отличит. — Они расхохотались, потом Марина помогла Кизии встать на ноги. — Тебе действительно стоит поехать домой.
— Давай лучше потанцуем. Ты же знаешь, Уит отличный танцор.
— Положение обязывает. — Марина серьезно посмотрела на нее; скрытый смысл слов не дошел до Кизии. Она была слишком пьяна, чтобы расслышать или придать этому значение.
— Марина! — Кизия озорно глядела на подругу.
— Что, дорогая?
— Ты действительно любишь Хэлперна?
— Нет, девочка. Не люблю. Но мне нравится наше с ним интеллектуальное общение. Я пыталась управляться с детьми одна. И через полгода мы чуть не остались без квартиры.
— Ну хоть немножечко ты его любишь?
— Немножечко — нет. Я уж если люблю, то без «немножечко». — Марина была цинична и довольна собой.
— А кого ты еще любишь? Любовник тайный у тебя есть? Должна же ты любить? А?
— А ты? Давай о тебе поговорим. Ты любишь Уита?
— Конечно, нет. — В голове пронеслась тревога: она слишком много болтает.
— Тогда кого же любишь ты, Кизия?
— Тебя, Марина. Я люблю тебя, очень, очень, очень! — Она обвила руками шею подруги и принялась дурачиться. Марина рассмеялась ей вслед и осторожно высвободилась из объятий.
— Кизия, золотая моя, ты можешь не любить Уитни, но попросить отвезти тебя домой ты можешь, я бы так и сделала на твоем месте. Ну, вот и умница.
Они вышли из дамской комнаты, взявшись за руки. Уитни ждал их неподалеку. Он заметил неуверенность в походке Кизии еще полчаса назад, когда она выходила из зала.
— С тобой все в порядке?
— Все чудесно! — Кизия переглянулась с Мариной и подмигнула ей.
— Никто не сомневается. Не знаю, как ты, милая, а я порядком устал. Кажется, пора по домам.
— Нет, нет, ни за что. Я не устала. Давайте начнем все сначала. — Кизии вдруг стало очень смешно.
— Давайте-ка уберемся отсюда подобру-поздорову, не то завтра всплывем в колонке новостей Мартина Хэллама: «Кизия Сен-Мартин, пьяная в стельку, покидала „Эль Марокко“ прошлой ночью вместе с…» Как ты отнесешься к этому утром? — Кизия взревела от восторга в ответ на предупреждение Марины.
— Про меня не могут такое написать. — Уитни с Мариной рассмеялись, а по щекам Кизии потекли слезы.
— Почему нет? С каждым это может случиться.
— Но не со мной. Я же… Мы же с ним друзья.
— Иисус Христос ему тоже друг, готова побиться об заклад. — Марина похлопала подругу по плечу и вернулась в зал.
Уитни же, обхватив Кизию, медленно повел ее к двери, перекинув через руку черную накидку и не забыв маленькую вышитую бисером сумочку.
— Это моя вина, любимая. Надо было нам пообедать перед вечеринкой.
— Ты же был занят.
— Нет, не был. Я играл после работы в сквош в «Рэкет клаб».
— Все равно… я не смогла бы. Я была в Чикаго. — От удивления глаза Уитни округлились, он машинально поправил съехавшую с плеча накидку.
— Да, дорогая. Все верно. Конечно, ты была в Чикаго. — Он бережно вел ее, а она давилась от смеха.
Кизия ласково пошлепала его по щеке и странно как-то посмотрела.
— Бедный Уитни.
Он не обращал внимания — нужно поскорее усадить ее в такси.
Он доставил Кизию домой, легонько шлепнул по попе, подтолкнув к спальне. Одну.
— Поспите, мадемуазель. Завтра позвоню.
— Смотри не опоздай! — Она вдруг вспомнила, что завтра ей ехать в Вашингтон. С такого чудовищного похмелья.
— Держу пари, ты меня не застанешь! Раньше трех не звони.
— Позвоню в шесть!
Уитни закрыл за собой дверь, а Кизия смеясь опустилась в голубое бархатное кресло. Она была пьяна. Безнадежно, совершенно. Такое редко случалось. И все из-за едва знакомого человека по имени Люк. Завтра они увидятся снова.
Оттиск был грязный, черты неразборчивы, но перед ним, без сомнения, Кейт. Ее манера держаться угадывалась безошибочно, ее наклон головы, рост… Достопочтенная Кизия Сен-Мартин, в черно-белом туалете, в знаменитых бриллиантовых браслетах покойной матери, как сообщала газета. Наследница нескольких состояний: сталь, нефть и многое другое. Неудивительно, что она рассмеялась во время телефонного разговора, назвав свой вид «странным»: Люку ее наряд показался довольно чудным. Но она была неотразима. Даже на фотографиях. Он вспомнил вдруг, что раньше видел ее в газетах, но теперь, конечно, смотрел по-иному — теперь он знает ее наяву, и для него все стало существенным, даже та нелепая жизнь, которую она ведет. За внешней безмятежностью, безукоризненной маской великосветской дамы он угадал смятение. Птица в золоченой клетке умирает, он это понимал. Не был, правда, уверен, что и она понимает. И ему вдруг до боли захотелось прикоснуться к ней, пока не поздно…