— Спокойной ночи, крошка. Крепкого тебе сна.
Она приподнялась на цыпочки и коснулась губами его щеки.
— Спасибо, Лукас. Крепкого сна.
Он слышал тиканье часов, доносившееся откуда-то из темноты дома, но ничто не проникало из ее комнаты. Прошло не более десяти минут. Он был слишком возбужден, чтобы заснуть сразу. Лукасу казалось, что они проговорили несколько дней, что ему все-таки удалось приоткрыть дверцу в ее душу. Но он боялся, что она захлопнется вновь — один лишь неверный шаг. Поэтому он лежал сейчас на диване и только вспоминал о дружеском поцелуе перед сном. Она была не из тех женщин, которых атакуют стремительно. Таких теряют еще до начала атаки. Но за одну ночь они прошли огромный путь. И он был доволен. В сознании Люка мелькали обрывки их разговора… выражение ее лица… слова… слезы… мгновение, когда она потянулась к его руке…
— Люк! Ты уже спишь? — Он так увлекся, что не услышал, как она прошлепала босиком через всю комнату.
— Нет, не сплю. — Он приподнялся на локте и посмотрел на нее. На Кизии была ночная рубашка из розового шелка, волосы свободно падали на плечи. — Что-нибудь случилось?
— Нет, просто не могу заснуть.
— Я тоже.
Она рассмеялась и уселась на пол возле дивана. Он не знал, что заставило ее вновь появиться в этой комнате. Люк прикурил сигарету и предложил ей. Она взяла, затянулась и вернула обратно.
— Ты сегодня сделал для меня очень многое, Люк.
— Что? — Он снова лежал, уставившись в потолок.
— Ты позволил мне выложить все, что так мучило в течение долгих лет. Я в этом страшно нуждалась.
Это было не все, в чем она нуждалась, но сама мысль об этом пугала Кизию. Ему не хотелось вторгаться в ее жизнь — она за многое несла ответственность…
— Люк!
— Да?
— Какой была твоя жена? Последовало долгое молчание, она уже пожалела, что спросила об этом.
— Симпатичная, молодая, сумасшедшая, как и я в те дни… и напуганная. Она боялась, что все рухнет. Я не знаю, Кизия… она была славная, я любил ее… Но кажется, это было так давно… И я был другим. Все покатилось к черту, когда я попал в тюрьму. Надо найти в себе силы, когда случается подобное. А она не смогла. Не смогла и тогда, когда погибла наша малютка. Думаю, это и убило ее. Все копилось у нее внутри, пока она не задохнулась и не умерла. В каком-то смысле она умерла еще до того, как покончила с собой. Возможно, как и твоя мать.
Кизия кивала, глядя ему в лицо. У него был рассеянный вид, голос не выдавал никаких эмоций, кроме уважения к прошлому.
— А почему ты спросила?
— Наверное, из любопытства. Мы так много говорили обо мне.
— Обо мне мы говорили вчера, во время интервью. Так что сейчас квиты. Почему бы тебе не попытаться заснуть?
Она кивнула и поднялась с пола, он погасил сигарету.
— Спокойной ночи, Люк.
— Пока, малыш. Увидимся завтра.
— Сегодня.
Он ухмыльнулся ее поправке, лениво отмахнулся рукой.
— Грубиянка. Убирайся в постель, иначе завтра не сможешь показать мне город.
— Ты завтра не улетаешь?
— Нет, если ты свободна. — Он ни о чем не хотел просить.
— Я свободна, как птица. Спокойной ночи, Лукас. — Она быстро повернулась в вихре розового шелка, а он молчал, испытывая неодолимое желание дотянуться до нее и остановить. Но Кизия исчезла, прежде чем он сумел что-то сказать ей вдогонку.
— Кизия! — позвал он тихо, но настойчиво.
— Да? — Она выглянула, разыграв на лице удивление.
— Я тебя люблю.
Она стояла молча, не двигаясь. Он лежал, свернувшись на диване и глядя ей в лицо.
— Я… ты мне тоже очень дорог. Люк. Я…
— Боишься?
Она кивнула, опустив глаза.
— Немного.
— Ты не должна, Кизия. Я люблю тебя. И не дам в обиду. Мне не встречались такие женщины, как ты.
Она хотела сказать, что и у нее никогда не было подобных мужчин, но не могла. Она ничего не могла сказать. Стояла молча, страстно желая очутиться в его объятиях.
Завернувшись в простыню, Лукас первым подошел к ней, обнял и прижал к себе.
— Все отлично, малыш… Все просто замечательно…
— Да, конечно. — Кизия взглянула на него просветленными глазами. Все сейчас было по-другому. Не так, как прежде. Это случилось, это серьезно, и Люк теперь знает, кто она на самом деле.
— Лукас…
— Да?
— Я люблю тебя. Я… люблю… тебя.
Он подхватил ее и бережно понес назад, в спальню, в темноту. А когда положил на постель она взглянула на него и улыбнулась. Это была улыбка лукавой, таинственной и нежной женщины.
— Хочешь, я скажу тебе нечто забавное, Люк? Я никогда еще не занималась любовью в своей собственной спальне.
— Я рад.
— Я тоже.
Их голоса перешли в шепот.
Стыдливость исчезла, как только она протянула руки навстречу ему, а он осторожно спустил с ее плеч рубашку. Кизия размотала простыню, которой Люк обернул себя. Он долго ласкал ее тело, и наконец она заснула в его объятиях. Светало.
— Доброе утро, любовь моя. Что собираешься делать сегодня?
Уткнувшись подбородком в его грудь, она улыбнулась.
— Ну, ты ведь знаешь, как обычно… теннис, бридж — все, что принято делать проживающим на Парк-авеню.
— Выше нос.
— Мой нос? Почему мой? Мне он нравится. Он великолепен.
— Ты сошла с ума. Совершенно сумасшедшая девчонка, мисс Сен-Мартин. Может, поэтому я и люблю тебя.
— Ты уверен, что любишь? — Она вела игру как женщина, уверенная в себе.
— Абсолютно убежден.
— Почему? — Она провела пальцем по его шее и дальше вниз, по груди.
— Потому что у меня чешется левая пятка. Моя мать когда-то говорила, что настоящая любовь придет ко мне, когда зачешется левая пятка. Сейчас она чешется. Значит, ты и есть моя настоящая любовь.
— Сумасброд.
Поцелуем он заставил ее замолчать. Она удобнее устроилась в его объятиях, они лежали рядом, наслаждаясь утром.
— Ты красива, Кизия.
— Ты тоже. — У него было худое, но сильное мускулистое тело с гладкой кожей. Она нежно играла его сосками, а он легонько ласкал ее небольшие белые груди.