— Ну, не будь такой, Кизия. Я ведь говорил тебе, что мы еще встретимся. И не однажды. — Он пошлепал ее ниже спины, и она тут же скользнула к нему в объятия.
— Я буду очень скучать, когда ты уедешь.
— Я тоже. Мистер Хэллам, ты очень красивая женщина.
— О, заткнись. — Она рассмеялась, но ее смутило напоминание о газетной колонке. — Когда вылетает твой самолет?
— В одиннадцать.
— Вот дьявольщина!
Он рассмеялся и мелкими шажками прошелся по комнате. Стоя в дверях спальни, она молча наблюдала за ним, и ей казалось, что они вместе уже давным-давно — подшучивают друг над другом, смеются, ездят в метро, болтают ночи напролет, видят друг друга спящими, пробуждающимися, делятся сигаретами и мыслями перед утренним кофе.
— Лукас! Кофе! — Она поставила дымящуюся чашку на раковину и похлопала его по плечу через занавеску в ванне. Все это было так естественно, знакомо, радостно.
Высунув голову из-за занавески, он потянулся за чашкой, сделал глоток.
— Отличный кофе. Ты идешь под душ? Она покачала головой.
— Нет, благодарю. — Она всегда предпочитала ванну. Особенно по утрам. Своего рода ритуал. Шампунь «Кристиан Диор», ароматизированная вода, достаточно теплая, закрывающая грудь. В глубокой ванне из розового мрамора. Затем теплое полотенце и уютный пеньюар из белого атласа, любимые атласные туфельки со страусовыми перьями — такой мягкий розовый вельвет внутри. Люк улыбнулся и протянул руку:
— Иди сюда…
— Нет, Люк. Правда. Я подожду. — Она все еще была сонной и вялой.
— Нет, не подождешь! — Неожиданно одним плавным движением он снял с нее пеньюар и, не дожидаясь, когда Кизия начнет сопротивляться, легко приподнял ее на согнутой руке и поставил рядом под водяной каскад.
— Мне было скучно без тебя, малышка! — Он широко улыбался, а она что-то бессвязно бормотала, убирая с глаз пряди намокших волос. На ней остались туфельки со страусовыми перьями. Она стащила их с ног, бросила на пол и стала колотить его по плечам. Видя, как она пытается побороть смех, он поцеловал ее и заслонил от потока горячей воды. Она нежно гладила его тело, ее руки опускались все ниже… Он смотрел на нее весело и дерзко…
— Ты просто верзила и хулиган, Лукас Джонс, — вот ты кто! — выпалила она тоном, не соответствующим смыслу сказанного.
— Но ведь я люблю тебя… — Он излучал мужскую надменность, желание и нежность.
— Я тебя тоже люблю. — И как только он закрыл глаза, собираясь поцеловать ее, она окунула его в воду и направила струю душа прямо в лицо.
— Эй, малыш, осторожнее. Ты можешь промахнуться! — Но она уже целовала его… Вода струилась по волосам и спине, согревая обоих. Он гладил ее тело, целовал губы, потом поднял на руки. Она обхватила его талию ногами…
— Кизия, ты сошла с ума.
— Почему? — Они удобно устроились в лимузине, взятом напрокат.
Кизия выглядела абсолютно спокойной.
— Ты знаешь, это не тот способ, которым путешествует большинство.
— Да, я знаю. — Она робко улыбнулась ему, потрепала за ухо. — Но согласись, это удобно.
— Согласен. А как насчет комплекса вины?
— Почему? Не понимаю.
— Потому что это не мой стиль. Трудно объяснить.
— Тогда заткнись и наслаждайся. — Она прекрасно понимала, что он имел в виду. — Знаешь, Люк, я погубила полжизни, пытаясь отвергнуть все это. Другую половину я прожила, уступив и ненавидя. Роскошь и саму себя за потворство своим желаниям. Но вдруг это перестало меня волновать. Я перестала ненавидеть, это чувство ушло. Я успокоилась. И, знаешь, это чертовски приятно, правда?
— В твоем мире не все так плохо. Ты удивляешь меня, Кизия. Ты заражена этим и наивна одновременно. Принимаешь всю эту дрянь как должное, а затем смеешься над ней, как маленький ребенок. Все превращаешь в забаву.
Прикуривая сигару, он выглядел вполне довольным. Она подарила ему ящик кубинских сигар.
— Не все, дорогой. Но это уже из другой оперы.
Они устроились на заднем сиденье и ехали, держась за руки. Показалось здание аэропорта. От шофера их отделяло стекло. Кизия нажала на кнопку, чтобы опустить его и указать, где остановиться. Затем она снова подняла стекло. Они обменялись надменными улыбками людей, рожденных повелевать: она — своим наследием, он — своей душой. Остаток пути проехали молча, держась за руки. При мысли о том, что он уезжает, Кизию бросало в дрожь. Что, если она больше никогда не увидит его? Что, если все это было забавой? Она открыла этому незнакомцу душу, оставила незащищенным сердце, а сейчас он бросает ее.
Люка одолевали те же страхи. Но не только. Все полицейские машины похожи: светло-голубые, тускло-серые, темно-коричневые с высокой антенной сзади. Он их чувствовал нутром, как сейчас. Одна из них шла следом на приличном расстоянии. Его интересовало, как они могли узнать, что он в машине Кизии. Был ли он под колпаком, когда летел из Вашингтона или когда с Кизией поздно ночью возвращался в ее дом? Последнее время они все чаше стали следить за ним. И не только у тюрем. Везде. Звери.
Водитель взял багаж Люка, Кизия осталась в машине. Через несколько минут Лукас заглянул в окно.
— Ты проводишь меня до выхода, малыш?
— Это как под душем или у меня есть выбор? — Они улыбнулись, вспомнив небольшое происшествие минувшего утра.
— Сейчас твой черед выбирать, мой был под душем.
— Мой тоже.
Он взглянул на часы, улыбка стерлась.
— Может, тебе лучше остаться здесь и сразу вернуться в город? Было бы глупо с твоей стороны давать лишний повод для шума.
Он разделял озабоченность Кизии. Ей ни к чему газетная трескотня, которой не избежать, если кто-нибудь увидит их вместе. Он — не Уитни Хэйворт III. Он — Лукас Джонс, по-своему интересующий прессу, но этот интерес не пошел бы на пользу Кизии. Что будет, если полицейские из голубой машины подойдут к нему? Ведь это может разрушить все, может просто-напросто отпугнуть Кизию от него.
Лукас наклонился, она протянула руки и поцеловала его.
— Лукас, мне будет плохо без тебя.
— Мне тоже. — Они слились в поцелуе, она гладила его волосы. От него пахло зубной пастой и кубинскими сигарами — чудное сочетание. Чистое и сильное, как сам Люк. Честное и живительное.
— Хорошо. Мне будет нелегко пережить твой уход… — На глазах появились слезы, и он решился.
— Оставайся. Я позвоню тебе вечером. — И тут же исчез. Хлопнула дверь, она увидела его удаляющуюся спину. Лукас не оглянулся. Кизия плакала.
Возвращение в город было печальным. Ей хотелось побыть наедине с еще сохранившимся в машине запахом сигар. И с мыслями о минувшем. Неожиданно что-то вернуло ее в настоящее. Почему она не проводила его? Чего испугалась? Устыдилась? Почему бы ей не послать всех к черту?