— Не знаю. Но я уже повидала «Ритц», а остальное мне покажешь ты. — Она пожала ему руку, они обменялись спокойными улыбками.
«Ванесси» была переполнена, а ведь уже десять вечера. Артисты, писатели, газетчики, театралы, политики, новички. Здесь собралось все лучшее, что было в городе. Люк оказался прав: паста великолепна. Она заказала гноцци — маленькие клёцки, он — феттучини, на десерт — незабываемое забаглиони.
Кизия откинулась назад с чашечкой кофе и лениво оглянулась вокруг.
— Ты знаешь, это напоминает мне «Джино» в Нью-Йорке, только здесь лучше.
— В Сан-Франциско все лучше. Я влюблен в этот город.
Она улыбнулась и отпила горячего кофе.
— Проблема лишь в том, что к полуночи весь город словно вымирает.
— Сегодня это не помешает и мне. Боже, на моих часах уже половина третьего утра.
— Ты устала? — Он выглядел обеспокоенным: она такая маленькая и хрупкая. Но он знал, что она намного крепче, чем выглядит. Люк уже успел заметить это.
— Нет. Я просто расслабилась. Я счастлива и довольна. А на кровати в «Ритце» спится как на облаке.
— Да. Это правда. — Он наклонился через стол и взял ее за руку. Неожиданно она заметила, что он, нахмурив брови, пристально смотрит ей через плечо. Она обернулась и увидела мужчин, сидящих за столом.
— Ты их знаешь?
— В некотором роде. — Его лицо стало жестким. Пять человек, в двубортных костюмах со светлыми галстуками, коротко подстриженные и хорошо причесанные. Они были похожи на гангстеров.
— Кто они?
— Свиньи, — произнес он сухо.
— Полицейские? Люк кивнул:
— Специальные следователи по розыску таких людей, как я.
— Ну, не будь мнительным, Люк, они здесь обедают. Как и мы.
— Да, возможно. — Но настроение у него испортилось, и вскоре они покинули ресторан.
— Люк… тебе нечего скрывать. Не так ли? — Они шли по Бродвею, минуя зазывал возле ночных баров. Но полицейские за столом в ресторане не выходили у нее из головы.
— Да. Но тот парень, что сидел с краю, преследует меня с тех пор, как я появился в городе. Он мне уже надоел.
— Сегодня он не преследует тебя. Он обедает со своими друзьями. Полицейские не проявили к нам никакого интереса. Разве не так? — Сейчас она тоже беспокоилась. Очень.
— Я не знаю, малыш. Мне просто все это не нравится. Свинья есть свинья… — Он облизнул конец сигары, прикурил и посмотрел ей в лицо. — А я, сукин сын, впутываю тебя в свои дела. Просто я не люблю полицейских, малыш. Игра есть игра. И скажу прямо: я очень рисковал, начав игру в Сан-Квентине. Семь убитых охранников за три недели. — На мгновение он задумался, правильно ли поступил, задержавшись в этом городе.
Они заглядывали в книжные магазины, наблюдали за туристами на улице и, наконец, свернули на Гран-авеню, забитую кафетериями и поэтами. Но, как бы они ни старались скрыть это друг от друга, мысли о полицейских не выходили из головы. А скоро Люк убедился, что за ними ведется слежка.
Кизия, пытаясь развеять тягостные мысли, его и свои, все шутила, изображая любопытную пожилую туристку.
— Здесь похоже на Сохо, хотя обстановка какая-то… напряженная, — это здорово ощущается.
— Да, ты права. Это старый итальянский район. Но здесь много китайцев, еще больше детей и артистов. Своего рода — театр. — Он купил мороженого, они поймали такси и поехали в «Ритц». По нью-йоркскому времени было четыре часа утра. Она, как ребенок, заснула в его объятиях. Когда засыпала, ее что-то встревожило… полиция… Люк… спагетти… Они пытались отнять у него спагетти… или… она ничего не могла понять. Кизия очень устала и была слишком, слишком счастлива.
Лукас смотрел на нее, пока она засыпала. С улыбкой гладил ее длинные черные волосы, покрывающие обнаженные плечи и спину. Она прекрасна! И он так любит ее! Как ей все рассказать?
Когда она заснула, он осторожно встал и подошел к окну полюбоваться панорамой. Он нарушил, нарушил все свои правила. Как же глупо он поступил! Он не имел права втягивать в это дело людей, подобных Кизии. Но тогда, сначала, он желал ее, хотел видеть рядом — несмотря на ее положение, несмотря на то, что с его стороны это было эгоистично. А сейчас? Сейчас все по-другому. Он нуждался в ней. Любил ее. Он хотел дать ей частичку себя… если даже это последние минуты перед закатом. Подобные мгновения не случаются каждый день, они бывают раз в жизни. Сейчас он знал, что должен ей все сказать. Но как?
Лукас, ты зверь! Ради Бога, отстань, ведь еще темно! — простонала Кизия, переворачиваясь на кровати.
— Нет, это всего лишь туман. Вставай. Завтрак с семь.
— Я обойдусь без него.
— Нет, не обойдешься. Вставай.
— Люк… пожалуйста… — Лукас с интересом наблюдал, как она просыпается. Сам он поднялся в пять часов и давно успел привести себя в порядок. Его глаза сверкали боевым огнем, а в голове роилось множество мыслей.
— Кизия, если ты сейчас же не встанешь, я целый день не буду обращать на тебя внимания, и тогда ты очень пожалеешь. — Люк провел рукой по ее обнаженному животу и груди.
— Кто сказал, что я пожалею?
— Не искушай меня. Ну, давай, малышка. Я хочу показать тебе город.
— Посреди ночи? А нельзя подождать несколько часов?
— Сейчас пятнадцать минут восьмого.
— О Боже, я умираю.
Смеясь, Люк поднял Кизию с кровати, на руках отнес в ванную и положил в теплую воду, которую успел налить, пока она спала.
— Я подумал, возможно, сегодня ты не захочешь принимать душ.
— Лукас, я люблю тебя. — Кизия сонно смотрела в его глаза. Горячая вода нежно убаюкивала. — Ты балуешь меня, и неудивительно, что я люблю тебя.
— Конечно, для этого должна быть причина. И не задерживайся надолго. Кухня закрывается в восемь, а я хочу перехватить что-нибудь до того, как начну таскать тебя по городу.
— Таскать меня по городу? — Кизия закрыла глаза и глубже погрузилась в воду. Ванна была старая и располагалась высоко над полом на золотых когтистых лапах в форме листьев, — достаточно большая, чтобы вместить их обоих.
Они позавтракали оладьями и яичницей с беконом. Впервые за несколько лет Кизия не прикоснулась к утренним газетам. Она была на каникулах, и ее совершенно не волновало, о чем говорит мир. «Мир» мог только жаловаться, а Кизия не желала выслушивать жалобы. Ей было слишком хорошо.
— Так, ну и куда ты потащишь меня, Лукас?
— Обратно в постель.
— Что? Так ты поднял меня только для того, чтобы уложить обратно? — Кизия пришла в ярость. Люк рассмеялся.