Он разговаривал по телефону. Увидев Кизию, помахал ей рукой и улыбнулся — своей неотразимой широкой улыбкой. Кизия ответила такой же улыбкой, быстро подошла к нему и обвила руками его широкие плечи. Ей сразу стало так хорошо — просто потому, что она снова обнимала его. Он такой большой и красивый, от него так приятно веет свежестью, и у него такие шелковистые волосы с мягкими завитками на шее… Кизия была счастлива. Люк положил телефонную трубку и повернулся к ней, потом взял ее лицо в свои ладони и с любовью посмотрел в глаза.
— Боже, милая, как хорошо быть рядом с тобой… — Его глаза лихорадочно блестели, а руки сжимали ее лицо.
— Дорогой, я ужасно скучала по тебе!
— Я тоже, малышка. Мне очень жаль, что так получилось с Рождеством. — Люк наклонился к груди Кизии и нежно поцеловал.
— Я так рада, что ты дома… А Рождество было прекрасным. Даже без тебя. Алехандро заботился обо мне как брат.
— Он хороший человек.
— Да, так и есть. — Но мысли Кизии были далеки от Алехандро Видала. Они были заполнены человеком, на которого она сейчас смотрела. Лукас Джонс был ее мужчиной. А она была его женщиной — лучшее чувство из всех, какое она когда-нибудь знала. — О Господи, Лукас, как же я скучала по тебе!
Люк счастливо засмеялся, вскочил на ноги и, как ребенка, взял Кизию на руки. Потом, ни слова не говоря, крепко поцеловал в губы и понес в спальню. Он шел, не разбирая дороги, прямо по одежде, по своим сигарам, ногой распахнул дверь, положил Кизию на постель и быстро и мощно доказал ей свое присутствие. Да, Люк действительно был дома.
Он привез ей редкой красоты бирюзовый браслет, изготовленный индейцами племени навахо. Увидев ее рождественские подарки. Люк долго хохотал… а потом сразу притих, взяв в руки книгу отца. Он понял, что такой подарок означал для Кизии, и почувствован, как у него защипало глаза. Он только посмотрел на нее и кивнул, выражение его глаз было очень серьезным. Они нежно и благодарно поцеловались.
Через час, держа в руке стакан с бурбоном, Люк пошел звонить. А еще через полчаса сказал, что должен уйти. Вернулся домой только в девять вечера и снова засел за телефон. Когда наконец в два часа ночи добрался до постели, Кизия давно спала. Проснувшись утром, она увидела, что Люк уже встал и успел одеться. С тех пор начались сумбурные, напряженные дни. Человек в клетчатой куртке теперь ни на шаг не отставал от Люка. Даже Кизия его заметила.
— Боже мой, Люк, я чувствую себя ужасно. Вчера мы опять не успели поговорить.. Ты снова уходишь?
— Да, но сегодня я вернусь рано. Мне еще так много надо сделать, а мы уже через три дня должны ехать в Сан-Франциско. — Три дня. Когда-то Кизия мечтала, что оставшееся до слушаний время они с Люком проведут вдвоем. Будут ходить в парк, разговаривать, валяться ночью в постели и рассуждать вслух о разных вещах; будут улыбаться, глядя на огонь, и печь кукурузу. Мечты развеялись как дым. Слушания начинались меньше чем через неделю. Люка не было дома с утра и до позднего вечера. Кизия по его настоянию не выходила из дома и переубедить его не могла. Его голова и так была забита всякими проблемами, и ему некогда было заботиться еще и о ее безопасности.
Люк ушел через несколько минут, обещая на ходу, что сегодня вернется рано. В десять часов вечера он пришел домой усталым, изнуренным и нервозным. Под глазами появились темные круги. От него пахло бурбоном и сигарным дымом.
— Люк, а ты не мог бы хоть на день сбавить обороты? Тебе нужно отдохнуть. — Он отрицательно покачал головой, снимая пальто и бросая его на спинку стула. — Ну хотя бы один день или вечер?
— Черт побери, Кизия! Не дави на меня! Мне слишком много еще надо сделать, — прорычал Люк.
Да, исчезла последняя надежда на передышку до начала слушаний. Не получилось ни отдыха вдвоем, ни ужинов при свечах. Люк уходил и приходил опустошенным, вставал на рассвете, в полдень прикладывался к бутылке, снова трезвел и уходил на весь вечер. А потом проваливался в кошмары, позволяя себе несколько часов сна.
Между ними появилась пропасть, к которой Кизия даже приблизиться не могла. Люк не позволял.
Наступил последний вечер в Нью-Йорке. Кизия сидела за столом, когда услышала звук поворачивающегося в замке ключа. Она обернулась и увидела входящего Люка. Он казался особенно усталым и одиноким.
— Привет, родная. Что делаешь?
— Ничего, любимый. Похоже, у тебя был чертовски трудный день.
— Да, так и есть. — Люк улыбнулся печальной улыбкой. Он казался постаревшим и совершенно разбитым. Тени под глазами заметно усилились. Он буквально упал на стул.
— Хочешь выпить? — Люк отрицательно покачал головой. Несмотря на усталость, в его глазах горел знакомый огонек. Как будто постаревший Люк, достаточно погуляв, окончательно вернулся домой… Кизия ждала этого момента больше недели, и наконец он наступил. Люк был изнурен, истощен, но трезв. Кизия подошла к нему, и он принял ее в свои объятия.
— Прости меня, я вел себя как последняя сволочь.
— Нет, что ты. И я так люблю тебя… и всю твою компанию. — Кизия посмотрела ему в глаза, и они улыбнулись.
— Знаешь, Кизия, самое смешное то, что, как бы трудно ни было, мы не можем убежать от всего этого. Я очень многое успел сделать… ну, по меньшей мере что-то успел. — В первый раз Люк дал ей понять, что тоже боится. Как будто поезд едет прямо на них, а они приросли к рельсам и никак не могут оторваться… а поезд все едет и едет…
— Кизия…
— Да, любимый?
— Пойдем ляжем. — Люк взял Кизию за руку, и они медленно пошли в спальню. Рождественская сосенка все еще высилась в углу гостиной, усыпая пол иголками. Ее ветки уже начали высыхать и опускаться под грузом украшений. — А я хотел снять игрушки вместе с тобой на этой неделе.
— Мы можем заняться этим, когда вернемся из Сан-Франциско. — Люк кивнул и вдруг остановился в дверях спальни, все еще держа ее за руку.
— Кизия, я хочу, чтобы ты кое-что поняла. Они могут забрать меня прямо со слушаний. Я хочу, чтобы ты это знала и примирилась с этой мыслью, потому что, если так случится, если так случится… Чтобы ты не впадала в панику и не переживала.
— Не беспокойся, я буду держать себя в руках. — Голос Кизии был тихим и дрожащим.
— Nobless oblige? — Люк сказал это так задорно, что Кизия улыбнулась. «Положение обязывает». На этом она выросла и следовала этому правилу всю свою жизнь. Положение обязывает держать спину прямо, даже если кто-то ломает тебе пальцы, улыбаться, когда в глазах темнеет от боли. Положение обязывает уметь сервировать стол, даже если крыша рушится тебе на голову. Nobless oblige.
— Да, nobless oblige и кое-что еще. — Сейчас ее голос снова стал сильным. — Я думаю, что смогу выдержать, потому что я люблю тебя всем сердцем. Не волнуйся, я не впаду в панику и не наделаю глупостей. — Но в глубине души Кизия не могла это принять. С Люком не может ничего случиться. И ничего не случится…