— Кизия, он приговорен. Его арестовали, — выдохнул тот.
— Что?
Она вскочила на ноги. Все началось снова, но на этот раз закрутилось слишком быстро.
— Боже мой, Алехандро! Где он?
— Все еще в зале. Кизия, нет… не ходи… Она уже летела по серому мраморному полу к двери.
— Кизия!
— Иди к черту!
Он схватил ее за руку около двери.
— Пусти! Я должна его увидеть!
— Хорошо. Тогда пошли.
Он взял ее за руку, и так, рука в руке, они побежали.
— Может быть, его уже увели?
Она не ответила, только побежала еще быстрее. Ее каблуки стучали в такт ее сердцу. Толпа репортеров поредела. Они уже все сделали. Лукас Джонс будет отправлен назад, в Квентин. Так обстоит дело. Бедняга!
Кизия оттолкнула двоих мужчин, загораживающих вход в зал. Алехандро проскользнул за ней. Судья уже уходил, и все, что она увидела, — это человек, сидящий неподвижно, уставившись в одну точку перед собой. Он сидел одиноко, спиной к ней.
— Лукас?
Она замедлила шаги и подошла к нему. Он повернул голову. Его лицо ничего не выражало. Это была маска. Это был совершенно другой человек. Кусок железа с глазами, полными слез. Он молчал.
— Дорогой, я люблю тебя.
Она обняла его, он медленно наклонился к ней, положил голову ей на грудь. Его тело обмякло. Однако он даже не попытался ее обнять, и тут она поняла почему. Он уже был в наручниках. Они не теряли времени. Его бумажник и мелочь лежали перед ним на столе. И среди всего прочего — ключ от их квартиры и кольцо, то самое, которое она подарила ему на Рождество.
— Лукас, почему они это сделали?
— Они должны были. Сейчас уезжай домой.
— Нет, я побуду, пока тебя не уведут. Не раз??оваривай. О Господи, Лукас… Я люблю тебя.
Она сдерживала слезы. Он не увидит ее плачущей. Он был сильным, и она тоже. Но внутри ее все умерло.
— Я тебя тоже люблю. Сделай одолжение, уходи. Уходи к черту отсюда!
Из его глаз брызнули слезы. Вместо ответа она прижалась губами к его губам. Она наклонилась к нему, пытаясь своими маленькими, тонкими руками обхватить его, как ребенка. Почему они сделали это? Почему она допустила? Почему не купила их? Почему? Вся эта боль и ужас, наручники… почему она ничего не сделала? Проклятый департамент, и судья, и…
— Пора, мистер Джонс.
Голос прозвучал из-за спины, с мерзким ударением на слове «мистер».
— Кизия, уходи!
Это была команда генерала, а не мольба побежденного.
— Куда они ведут тебя?
В ее широко открытых глазах были злость и страх. Она почувствовала руки Алехандро на своих плечах. Он тянул ее назад.
— В местную тюрьму. Алехандро знает. Потом в Квентин. А теперь убирайтесь к дьяволу отсюда! Немедленно!
Он выпрямился во весь рост и посмотрел на охранника, который должен был его увести.
Она встала на цыпочки и поцеловала его. Потом, как слепая, позволила Алехандро вывести себя из зала.
Остановившись на минуту в холле, она увидела, как его уводят. С руками, скованными наручниками, он шел в сопровождении двух охранников. Он ни разу не оглянулся. Кажется, прошло много времени с того момента, как он ушел. И Кизия почувствовала, что рот ее открылся и пронзительный звук разорвал тишину. Кричала какая-то женщина, но она не знала кто. Это не мог быть никто из ее знакомых. Воспитанные люди не кричат. Но звук не прекращался. Чьи-то руки крепко держали ее, когда она увидела вспышки и услышала странные голоса.
Неожиданно она почувствовала, что взмывает над городом в стеклянной клетке, потом ее поместили в странную комнату. Кто-то уложил ее в постель, и она почувствовала, что очень замерзла. Очень. Человек набросил на нее одеяла, а другой, с усами и в смешных очках, сделал ей укол. Она стала смеяться, потому что он выглядел очень забавно, и тут этот пронзительный звук возник опять. Кричала женщина. Кто она? Это был долгий, бесконечный вой. Он наполнял комнату до тех пор, пока не исчез свет и все не погрузилось в темноту.
Когда Кизия проснулась, то увидела Алехандро. Он сидел и тихо смотрел на нее. Усталый, взъерошенный… вокруг стоят пустые чашки… Вид у него такой, будто он всю ночь провел на стуле, да так оно и было.
Она долго наблюдала за ним. Глаза ее, казавшиеся очень большими, болели. Было трудно моргать.
— Проснулась? — спросил он хриплым шепотом.
Пепельницы наполнены до краев. Она кивнула.
— Я не могу закрыть глаза. Он улыбнулся ей.
— Ты еще не оправилась. Почему бы тебе не поспать еще?
Она только покачала головой, на глаза навернулись слезы. Но и это не помогало.
— Я хочу встать.
— И делать что? Он заволновался.
— Пи-пи.
Она улыбнулась и проглотила слезы.
— Кизия!
Он улыбнулся ей по-братски, усталой улыбкой.
— Знаешь что? — Она с любопытством разглядывала его.
— Что?
— Ты выглядишь ужасно. Ты всю ночь не ложился, да?
— Я подремал. Не беспокойся за меня.
— Почему же?
Она вылезла из постели и направилась в туалет, задержавшись в дверях.
— Алехандро, когда я смогу увидеть Люка?
— Не раньше чем завтра.
Значит, она все помнит. Он думал, что после укола придется танцевать от печки. Сейчас шесть часов утра.
— Сегодня или завтра?
— Завтра.
— А почему не раньше?
— Потому что там только два дня для посещений — среда и воскресенье. Завтра среда. Такие правила.
— Ублюдки!
Она хлопнула дверью, а он закурил. Четвертая пачка со вчерашнего вечера. Адская ночь. Она пока не видела, что появилось в газетах. Эдвард звонил в эту ночь четыре раза. Услышав в Нью-Йорке новости, он чуть не сошел с ума.
Когда она вернулась, он сидел на краю постели и доставал сигарету из пачки. Усталая, осунувшаяся, бледная. Загар куда-то исчез, вокруг глаз темные круги.
— Леди, вы выглядите неважно. Мне кажется, вам рано вставать.
Она ничего не ответила. Сидела спиной, курила и качала головой.
— Кизия?
— Да?
Когда она повернулась, он увидел, что она опять плачет. Она была безутешна, как маленький ребенок.