Растерянным движением Поливанова взялась за голову, взлохматила и без того расстроенную прическу, сняла и надела очки.
– Я должна позвонить. Где мой телефон? Я должна позвонить.
Она вышла и через секунду вернулась – без телефона.
– Я должна позвонить.
– Вон телефон, Манечка. В буфете. На средней полке, где чашки, видишь?.. – И тут только Митрофанова догадалась! – Ты его знала, да?..
Этот вопрос можно было не задавать.
Писательница Поливанова – псевдоним Марина Покровская – была любимой гостьей всех телевизионных и радиошоу без исключения. Она легко говорила на любые темы, смешно шутила, никогда не капризничала, дружила с ведущими и редакторами, отлично понимая их тяжкую долю. Очень трудно зазвать «звезду» на какую-нибудь сомнительную или щекотливую тему, вроде пластических операций или поздних родов. Никто не хочет признаваться в излишней любви к пластической хирургии, зато всем хочется, чтобы их роды были исключительно ранними – «Вы знаете, я родила очень рано, совсем девчонкой! – Да, мы знаем, вам к тому моменту исполнилось всего сорок два!». На политические темы вообще никого не заманить – опасно. Скажешь сегодня что-нибудь эдакое, заковыристое, интересненькое, бравое, а назавтра окажется, что заковыристое и бравое никак не укладывается в генеральную линию, и что тогда делать?.. Марина Покровская умела выходить из любых положений и соглашалась рассуждать на любые темы, и к выступлениям своим всегда старательно готовилась, и у нее получалось выступать!
Конечно, она знала Балашова, как же иначе?!
Неуверенным движением, как будто сомневаясь в том, что это нужно сделать, писательница Покровская достала из буфета свой телефон и нажала кнопку.
– Сережа? – спросила, когда ответили, и по лицу ее было совершенно понятно, что она не ошиблась, и точно знала, что ответил ей не Сережа, но до этой, последней, секунды надежда все-таки оставалась. – Это Марина Покровская, писательница. Извините, с кем я говорю?..
Она долго слушала, что ей вещала трубка, и, кажется, так и не дослушала.
– Говорят, погиб, – зачем-то объяснила она Кате. И усмехнулась: – При невыясненных обстоятельствах…
Митрофанова изо всех сил сочувствовала ей, так что у самой слезы на глаза навернулись.
– Мань, ты с ним дружила? Да?
– Маму к врачу устраивала. У него чудная мама. Еще он хотел собаку и советовался со мной. Я сказала, что самая лучшая собака – это ирландский волкодав, потому что похож на лешего, а не на собаку. Он хохотал ужасно. Я должна была к нему в программу пойти в четверг. У него там что-то про Восьмое марта, но говорить непонятно что, потому что вроде все сказано, а шутки про Клару Цеткин и Розу Люксембург всем надоели!..
Маня опять потерла лоб странным, беспомощным движением.
– В четверг программа, а его убили. Так. А при чем здесь Береговой?..
– Дэн Столетов сказал, что труп… что Сергея Балашова нашли у Берегового в багажнике. Вернее, не нашли, а он сам его привез в отделение милиции. То есть полиции.
– Береговой убил Балашова?!
Митрофанова пожала плечами:
– Получается так.
– Да ничего не получается! – заорала Маня Поливанова. – Этого просто не может быть, потому что быть не может! Они даже не знакомы!
– Откуда ты…
– Оттуда! Это бред, понимаешь?
– Но Берегового посадили.
– Куда его посадили? Матерь Божья, что ты говоришь, Митрофанова?!
– Что знаю, то и говорю! Мне так Столетов сказал! Берегового посадили за убийство Балашова! Столетов специально сегодня ко мне приехал, чтоб его спасать! Береговой никого не убивал, а на него сейчас повесят убийство!
– Так, – опять сказала Поливанова и вцепилась в свою многострадальную прическу. Глаза у нее горели лихорадочно. – Так. Это все никуда не годится. Бред и чепуха на постном масле. В этом нужно разбираться. Прямо сейчас.
– Кто будет разбираться, Маня?! – закричала Митрофанова. – Мы с тобой?
Гренадерским шагом писательница уже маршировала мимо, а тут приостановилась и прищурилась.
– Ты же за этим и пришла, – сказала она, внимательно глядя на Митрофанову. – Ты пришла, чтобы как-то спасти Берегового. Ты хоть себе-то не ври, Катька!..
Человек, поднявшийся из-за стола, раскинул руки, словно примериваясь обнять обеих, но обнял только Поливанову.
– Манюнечка! Овца драная! Как давно я тебя не видел и не… осязал!
Тут он так стиснул рослую и фигуристую Поливанову, что та взвизгнула, как горничная, которую в темной передней прижал бравый поручик. Маня зарделась. Человек, не отпуская, повертел ее и так и сяк, порассматривал очень близко, объявил:
– Подходяще! – и опять стиснул.
Екатерина Митрофанова – женщина современная, культурная, хорошо воспитанная и подкованная в вопросах феминизма, – стояла ни жива ни мертва.
– Это моя подруга Катя, – чуть задыхаясь и поправляя сбившиеся очки, представила Маня Поливанова, – а это полковник Никоненко Игорь Владимирович. Гений сыска и по совместительству участковый уполномоченный Анискин. Но ты не расслабляйся. Анискин он не всегда, а только когда ему охота или для дела нужно.
– Здравствуйте.
– Здравия желаю. Да вы проходите, не стесняйтесь!
Кабинет был крошечный, полутемный, горел только нелепый торшер и лампочка на столе, тени корчились в углах.
Писательница Поливанова прошла и села в облезлое дерматиновое кресло. Митрофанова настороженно осталась стоять.
– Как тебя теперь величать-то, Игорь Владимирович? В свете новых вяений? Господин полицейский? Или нет, нет, вот мне нравится: офицер! Чтоб уж совсем по-американски! Офицер, верните мои права! Или еще так: офицер, что вы делаете у меня под юбкой?!
Полковник зажег в кабинетике свет, сразу стал виден казенный неуют, хлам на подоконниках, засохший цветок в нелепой пластмассовой стойке и облезлый несгораемый шкаф – куда ж без него!..
– А я вот как думаю, – сказал он, плюхнулся на свое место и покрутился туда-сюда, – я так думаю, раз уж у нас новые веяния!.. А новые веяния – это хорошо забытые старые, да? Значит, называй меня просто – ваше высокоблагородие! И точка! А вы чего там стоите, как поповна на именинах у архиерея, подруга Катя? Вы не стесняйтесь, проходите, располагайтесь! У нас, может, особенной красоты и нету, но зато везде чисто, тетя Вера только сейчас протирала, а то, если брезгуете, можно газетку подстелить.
– Когда полковник Никоненко такие песни поет, – вступила Поливанова, – когда он такие песни поет, а смотрит на тебя, как будто рентгеном просвечивает, и если еще при этом про свою собаку Бурана речь заводит, это значит, он сейчас участковый уполномоченный Анискин, и в этот момент тебе полную оценку дает!