Что-то все время мешало ему, тыкалось в живот и ребра, и он в конце концов сообразил, что на коленях у него лежит аптечка.
Аптечка на коленях – непорядок. Нужно переложить.
Он принял вправо, приткнулся к обочине, включил аварийку и выбрался из машины.
Аптечка должна быть в багажнике, откуда он ее и достал.
Он обошел свою машину и распахнул багажник.
Аптечка вывалилась из рук и ускакала на проезжую часть.
Береговой стоял над распахнутым багажником и рассматривал скрюченный труп.
Труп мужчины в темном костюме и лакированных ботинках. Брючина задралась почти до колена, и была видна белая, сильно оцарапанная нога.
Знаменитая писательница Маня Поливанова – псевдоним Марина Покровская – только что поругалась с издателем, вернее, издательшей, и ей срочно требовались утешения и кофе со сливками и сахаром.
Анна Иосифовна, генеральная директриса издательства «Алфавит», обожавшая своих писателей и носившаяся с ними, как с малыми детьми, или как с писаной торбой, присочинила Маня, любившая сравнения, на этот раз была строга, если не сказать – резка и неумолима.
Так, что даже обращалась к Мане на «вы» – худшее из наказаний!..
В лифте Поливанова втиснулась в самый угол и почти с головой нырнула в портфель, изрядно потрепанный и очень любимый, словно собираясь в нем отсидеться, чтоб никто из сотрудников не видел ее удрученной физиономии и глаз, красных, как у кролика.
Вот еще только разреветься не хватает!
– Здрасти, Марина Алексеевна!
– Манечка, привет!..
В лифт впорхнула стайка редакторш отдела женской литературы, видимо, возвращавшихся с обеда. Они были сытенькие, раскрасневшиеся, а одна везла плюшки, завернутые в салфеточку. В лифте сразу запахло домашней сдобой, и от этого Мане стало совсем невмоготу.
Домой хочу. Я хочу домой, на диван. Рыдать и убиваться над своей загубленной жизнью. А здесь меня никто не любит, никто не жалеет, и даже Анна Иосифовна называет на «вы»!..
Слезища капнула в портфель, и Маня шмыгнула носом.
– Марина Алексеевна, вас Екатерина Петровна искала…
– Знаю я, – грубо перебила Маня, и редакторши удивленно притихли.
Писательница Покровская всегда была весела и расположена к людям, и в кулуарах ее называли «душа Тряпичкин».
Выйдя из лифта, Маня двинула было в сторону «Чили» – так в издательстве «Алфавит» именовалось уютное и просторное помещение, в восточном вкусе, на первом этаже, где можно было поговорить, прочитать не слишком обременительные бумаги, где настоящий турок варил настоящий кофе, стояли удобные диваны и необыкновенные низкие столы, сделанные умельцем-краснодеревщиком на заказ. Анна Иосифовна обожала все «настоящее» и «подлинное» и никогда на это самое «подлинное и настоящее» не жалела денег.
Маня собралась туда в расчете на темный угол и кофе со сливками, но поняла, что в данный момент терпеть не может свое издательство, и «Чили» терпеть не может, особенно претенциозность этого названия, кажется произошедшего от модного словечка «chill-out». Никто толком не знает, что оно означает, но – красиво, черт побери!..
Красивости в духе Анны Иосифовны в данный момент Маню бесили.
Не пойдет она ни в какое «Чили», сядет в машину и уедет домой. И больше в издательство ни ногой до тех пор, пока…
– Маня, я тебя ищу! Ты же давно приехала и пропала!
– Я не пропала, – буркнула Поливанова.
Екатерина Митрофанова, заместитель генеральной директрисы, второе лицо в королевстве под названием «Алфавит», профессионал и знаток издательского дела, подхватила писательницу под руку.
Маня терпеть не могла ходить «под ручку». Она сразу чувствовала себя слишком большой и неповоротливой, как танк, к броне которого прицепилась бабочка.
Она вытащила руку и сказала, что уезжает.
– Как?! – поразилась Митрофанова. – Нам поговорить надо! А пальто твое где?
Да. Пальто осталось в приемной Анны Иосифовны на шестом этаже.
Ну и черт с ним!.. Не пойдет она за пальто!
– Маня, что ты такая злая? С Алексом поругалась?
– Я не злая.
– Пойдем кофейку попьем.
– Мне некогда.
– Вы поссорились, да? С Алексом?
– Я ни с кем не ссорилась, – отчеканила Поливанова. – Отстань от меня.
Митрофанова помедлила секунду, а потом снова твердо взяла ее под локоть.
– Мне нужно тебе кое-что сказать. Насчет твоей книжки.
На этот раз Маня руку вырвала.
– Мне уже Анна все сказала! И что я рукопись задерживаю, и что людей подвожу, и что я ленивая, как тюлень! Ты еще добавить хочешь?
– Анна Иосифовна не могла сказать, что ты тюлень.
Маня промолчала. Про тюленя она на самом деле придумала. Директриса ничего такого не говорила, конечно.
Она уже раскаивалась в том, что грубила, и покорно вошла следом за Митрофановой в уютное, тихое и чинное помещение, где почти никого не было в этот послеобеденный час.
– Нам два кофе. Один по-турецки, а второй обычный, со сливками и сахаром.
Знакомый парень-турок, варивший здесь кофе, улыбнулся Поливановой с удовольствием. У них были приятельские отношения. Впрочем, у нее со всеми приятельские отношения!..
– А чего ты хочешь?.. – тихим официальным голосом начала Митрофанова, когда они уселись. – Чтобы она тебя хвалила? Ты же рукописи месяцами не сдаешь! А у нас план к чертям собачьим летит!
– В гробу я видала ваш план.
– Понятно.
– Ничего тебе не понятно! Как я могу писать, если мне не пишется?! Ну как?! Я ни слова из себя выжать не могу! Вот сажусь за компьютер, открываю страницу, пишу-пишу, пишу-пишу, а потом оказывается, что написала ровно три предложения и ни одно никуда не годится!
– А как ты раньше писала?
– Не знаю, – отрезала Поливанова. – Как-то писала. По-моему, очень плохо.
– Ну да, – согласилась Митрофанова. – Куда уж хуже!.. Тиражи за сколько миллионов перевалили?..
Турок принес на латунном подносе кофе, ловко поставил и улыбнулся понурой Мане. Она даже не заметила.
– Алекс что говорит?
Маня отхлебнула, обожглась и задышала ртом.
– А что он должен говорить?
– Ну, он же видит, наверное, что у тебя кризис жанра?..
– Я не знаю, что он там видит, а чего не видит. Ему не до меня.
– В каком смысле?
– Во всех. – Маня глубоко вздохнула и посмотрела на Митрофанову несчастными глазами.
Она одна кругом виновата. Перед всеми. И перед Алексом тоже.