— А это Юрьево или Козлово? — вдруг спросил пассажир, глядя в окно.
Водитель опять фыркнул — довольно громко, чтоб тот уж точно фырканье услышал.
— Козлово в другой стороне, — и он махнул рукой, показывая, в какой именно. — А до Юрьева не доехали еще!
Художник или писатель, что ли, на него даже не взглянул, все продолжал в окно таращиться, вроде там чего интересное было!..
Анна Иосифовна жила далеко от дороги, и какое-то время машина катила по сельским улочкам, тихим, пустынным, по-осеннему умиротворенным. Здесь, в глубине, дома были богаче, заборы выше, ворота тяжелее.
Ворота, в которые въехала машина, оказались еще и в некотором роде произведением искусства, со шпилями, башенками, пиками и литыми розами. За ними простирался пожелтевший газон, а за газоном шли аккуратно подстриженные кусты, и крыша беседки угадывалась между соснами, и вдалеке на чистой веселой плитке под чугунным фонариком стояла онегинская скамья.
Ай да Анна Иосифовна!..
Сама хозяйка ожидала его на крылечке, придерживала на груди белый пуховый платок, самоцветные перстни благородно играли и переливались на ухоженной, совсем не старческой руке, облитой жидким лучом осеннего солнца.
Алекс вздохнул. Картинка была хорошо продуманной и очень красивой.
— Здравствуйте, Анна Иосифовна!
Он взбежал на крыльцо и галантно приложился к ручке. Гусарствовать в полной мере не позволял ноющий бок, но он старался изо всех сил.
— Алекс, душа моя, что это у вас телефон выключен?.. Я беспокоилась! И вы бледны! Или мне показалось?..
— Показалось, Анна Иосифовна. — Твердо глядя ей в глаза, он улыбнулся, и она моментально поняла, что расспрашивать не стоит.
— Я заждалась совсем! Коля вас сразу нашел?..
— Спасибо за заботу, Анна Иосифовна, все отлично.
— Пойдемте в дом, на улице сегодня совсем холодно. — Она обвела любовным взором сад. — А какое жаркое было лето! И осень, слава богу, настоящая, как у Бунина. Я, грешным делом, люблю все настоящее. Подделок не терплю.
Это Алекс уже давно понял. Главного пока не понимал: сама хозяйка — настоящая или подделка?..
В доме пахло полиролью и свежим хлебом. Солнце плескалось в натертых до блеска квадратиках паркета. В круглой вазе посередине стола сияли лохматые разноцветные астры.
А где ж камин?.. Камин непременно с мраморной полкой, уставленной штучками и фигурками? И рядышком кресло-качалка с уютным пледом, чтобы особенно приятно читалось и легко думалось?..
Вместо камина была самая настоящая печь, занимавшая весь простенок. Алекс подошел и стал рассматривать голландские изразцы с изображениями парусных лодок, шкиперов в зюйдвестках и рыбаков с сетями.
— Нравится, Алекс?..
— Очень! — Он обернулся, глаза у него блестели. — Очень!
— Вот и славно. Вам чаю или лучше кофейку?..
— А?.. — Он осторожно трогал плитки, как будто боялся, что они рассыплются. Плитки были теплыми, нагретыми солнечными лучами. — Мне… чаю, наверное.
— Или все же кофе? — И хозяйка рассмеялась уютным довольным смехом.
Ей нравилось, что этот странный человек рассматривает ее покои с таким искренним восхищением. Все люди для нее делились на тех, кто «понимает», и тех, кто «не понимает». «Непонимающие» изгонялись из ее жизни раз и навсегда.
«Я слишком стара, — говорила в таких случаях Анна Иосифовна, — чтобы тратить остаток дней на разных болванов!»
Александр Шан-Гирей, кажется, как раз «понимал» и явно был не болваном.
— Алекс?..
— Да-да. Сию минуту, Анна Иосифовна.
Ему как будто жаль было расставаться со шкиперами, моряками и Северным морем, где холодный ветер надувал тугие паруса. У его бабушки Лели когда-то была книжка со старинными гравюрами, на которых как раз изображались бриги и клиперы и холодный ветер точно так же надувал их черно-белые паруса!.. Куда-то она подевалась после того, как бабушка умерла, и Алекс никогда ее больше не видел.
Он постоял еще немного, провел кончиками пальцев по теплым изразцам, повернулся и замер.
Хозяйка смотрела на него внимательно и настороженно, исподлобья, и в ее лице, вдруг потерявшем моложавую свежесть, Алекс увидел ненависть и страх.
…Она что-то скрывает. Или кого-то боится. Меня?.. Что она может знать обо мне?..
В конце концов проклятая коробка все-таки грохнулась! Сразу было понятно, что она грохнется — стояла неустойчиво и как-то боком, а он все швырял и швырял в нее разные предметы, словно в помойку!
— Володя! — жалобно вскрикнула Жанна, самая молодая и впечатлительная сотрудница его отдела, и ринулась подбирать.
— Что?! — рявкнул он, и она попятилась, испугавшись.
— Упало же…
— Я вижу.
Он дернул с пола коробку. Оставшееся в ней барахло жалобно звякнуло, и, зарычав, он вывалил все на пол, в общую кучу, и впрямь выглядевшую непристойно и жалко, как мусорная.
…Это все, что ты нажил на своей хреновой работе?! Вот эта самая куча мусора и больше ничего?!
— Володька, не бузи, — с осторожным добродушием посоветовал заместитель из-за своего компьютера. — Сделанного не воротишь. Может, оно и к лучшему, что ты уходишь…
— Я не ухожу, — процедил сквозь зубы Владимир Береговой, бывший до недавнего времени начальником IT-отдела. — Меня увольняют.
…Вот именно! Вот именно, что увольняют! И отдел теперь не твой, и заместитель не твой, и эта самая… как ее… Жанна вовсе не твоя сотрудница!
А сделанного, ясный хобот, не воротишь!
Жанна ползала по светлому ковролину, собирала раскатившиеся ручки, разлетевшиеся листки, мятые файловые папки, флэшки без колпачков, тюбик термопасты, древнюю дискету с горячо любимой игрой «Warcraft-1», выпущенной, кажется, в 96-м году, и прочую ерунду.
Береговой сверху смотрел на бедняжку Жанну, которая изо всех сил старалась как-то ему помочь, и отчаянно ее ненавидел. Светлые волосы, цепочку позвонков, выступивших под свитером, и даже попку сердечком — все, все!.. Впрочем, ненавидел он не только Жанну с ее попкой! Он ненавидел свой отдел, сотрудников, всех до единого, и начальников — отдельной, яростной, острой ненавистью, от которой темнело в глазах и дышать становилось трудно.
Никогда с ним такого не было!..
— Володь, ты профессионал, — вновь подал голос его бывший заместитель, и этот голос показался Береговому лживым — от ненависти. — Ты ж понимаешь, что у тебя все будет хорошо. Ты сейчас в себя придешь, оглядишься, отдышишься и найдешь работу еще даже лучше, чем в нашем болоте.
— Замолчи, — тихо велел Береговой.
— Чего?..
— Я сказал, заткнись.