И толкнул ту дверь, что вела на улицу. Ему очень хотелось под снег.
Там ревели большегрузные машины, перекликались какие-то люди в комбинезонах, висел сизый дизельный дым от фур и катились телеги, нагруженные пачками книг.
Спиной к нему, утонув по щиколотку в размолотом тяжелыми шинами грязном снегу, стояла Ольга и почти кричала в телефон — шумно было вокруг:
— …я не знаю откуда! Но он спрашивал меня только что! Вот пять минут назад! Если он узнает, все погибло! Конечно, тупой, но в компах разбирается будь здоров! А ему всего и надо, сложить два и два!.. Да точно тебе говорю! Ну и что теперь с ним делать?! Убить?! Мне срочно нужно с тобой увидеться, срочно, прямо сейчас! Я не дурю, я тебе серьезно говорю! Да, на машине. Да, приеду. Только прямо сейчас, слышишь?! И не смей мне врать, что занят!
Береговой сделал шаг назад, поскользнулся, чуть не упал, схватился за стену.
Только бы она его не заметила!..
Придерживая рукой, очень медленно он притворил железную дверь, перемахнул закуток, оглянулся.
— Давай! — процедил сквозь зубы. — Быстрей!..
Он уже выскочил в издательский коридор, когда за его спиной запищал кодовый замок — Ольга возвращалась.
Видела или нет?..
Он ворвался в «Чили», плюхнулся за столик, откуда, слава богу, еще не успели убрать их чашки, залпом отпил половину из своей и схватил позабытый кем-то журнал.
— Ну вот, — весело сказала раскрасневшаяся Ольга, уселась рядом и потрясла у него перед носом телефоном. — А то мне мама должна звонить!
И положила руку на его джинсовое колено.
Береговой посмотрел на нее. Она ему улыбалась.
— Где вы берете сюжеты? Выдумываете из головы или списываете из жизни?
Писательница Покровская улыбнулась неуверенно и слегка прищурилась, чтоб рассмотреть спрашивающего. Свет падал так, что людей по ту сторону рампы она почти не видела, только неясные силуэты.
Спрашивал щупленький, неказистый мужичонка в ворсистом пальто и мохеровом шарфе, утратившем от времени цвет. В руке он держал кроличий треух и время от времени вытирал вспотевший лоб — в «Буквоеде» было жарко.
— Сюжеты я выдумываю, то есть беру из головы, — сказала она громко и собралась было продолжить, но мужичонка, разочарованно крякнув, перебил:
— А вот как же другие писателя́, — он так и сказал «писателя́»! — пишут на основе, так сказать, реальных событий нашей сиюминутной действительности! Выходит, вы народ-то того, обманываете!..
— Как обманываю? — не поняла писательница. — В каком смысле?
— А в том смысле, что народ привык своим писателя́м доверять! — Опять «писателя́», что ты будешь делать!.. — А если вы из головы выдумываете, а не пишете всю народную правду в совокупности с нашими правоохранительными органами, призванными встать на защиту в виде полиции, как сказал в своем послании президент, значит, вы занимаетесь самым что ни на есть обманом!
И махнул треухом на Маню.
Она моргнула.
— Дело в том, — начала она, собравшись с силами, — что все детективы придумываются, если, конечно, это не документальная история! Например, в Америке до сих пор очень в моде романы-расследования, кто убил президента Кеннеди! Там уж никак нельзя придумывать, нужно собирать документы, факты и писать исключительно на их основе, а мои романы…
— Вот оно и получается, что романы ваши, так называемые, одно сплошное вранье и обман народонаселения!
— Следующий вопрос, — тихо, но отчетливо процедил у Мани за спиной Денис, директор «Буквоеда». Он всегда приходил на ее встречи с читателями — поддержать.
— Итак, следующий вопрос! — ликующим эхом отозвался ведущий. — Вот в третьем ряду, дайте микрофон, пожалуйста!
Юноша в очках шарахнулся от микрофона, который сунули ему под нос, и спросил что-то неслышное за гулом толпы.
— В микрофон говорите!
Юноша покосился на микрофон, кашлянул в него так, что во всех колонках грохнуло и по магазину прокатилось эхо, опять отшатнулся и спросил мимо — ни слова не разобрать.
— Как вы начали писать? — громогласно перевел кто-то из рядом стоящих. — Он спрашивает, как вы начали писать!
Маня Поливанова затянула довольно скучную историю о том, как она «начала».
Она сочиняла романы последние лет десять, и все это время никак не могла придумать, как вразумительно отвечать на вопросы, вроде «где вы берете сюжеты» и «как начали писать»!..
«Начала» она следующим образом. Ей было лет шесть, когда родители кое-как научили ее писать, то есть, высунув язык, старательно водить ручкой по бумаге. Это называлось «подготовка к школе». На бумаге оставались слова. Сначала они были все одинаковые, по слову на строчку, — в прописях. Потом стали разными — по три слова в предложении, в диктантах. Потом вдруг маленькая Маня сообразила, что можно писать их сколько угодно, когда угодно и в любом порядке, и это и есть восторг и упоение! Можно писать про лесную полянку, про медвежат, собак или космические корабли — это когда постарше стала! Про космические корабли получалось особенно здорово, и этими кораблями были исписаны широченные листы бумаги, на которых отец составлял глубоко научные и столь же непонятные программы для ЭВМ. На одной стороне программа, на другой про космические корабли. Листов было много, кучи, кипы! Потом пришло время историй про любовь, и напора Маниной подростковой фантазии не выдерживала ни одна тетрадь по химии. Почему-то именно на химии Маню очень тянуло на любовь. Учительница Вера Васильевна тетради изымала, вызывала в школу маму и долго внушала ей, что дочь, во-первых, недисциплинированна, во-вторых, ничего не смыслит в химии, а в-третьих, морально разложилась.
Нет, вы почитайте, почитайте, что она пишет! Что она пишет!..
Но Маню уже было не остановить, даже угрожавшая двойка по химии за четверть и то, что она вот-вот станет «позором семьи», никак не могли воспрепятствовать ее писанине! Она писала с упоением и восторгом и очень старалась как можно чаще болеть — Маня Поливанова, румяная, высоченная, громкоголосая, никак не тянула на «болезненную девочку», но симулировала виртуозно!.. Когда она в очередной раз «заболевала» и родители уходили на работу, оставив в специальном кувшинчике теплый гадкий грудной сбор от кашля, а в специальной кружечке разведенный фурацилин для полоскания, наступала полная, необъятная и упоительная свобода!
Маня выливала фурацилин в унитаз, морщась, единым духом проглатывала гадкое питье — отправить следом за фурацилином то, что старательно приготовила мама, у нее не хватало совести, — раскапывала заветную тетрадку, припрятанную за книгами, и неслась за стол. Писать!.. Там, в ее тетрадках, мир был необъятным, очень красивым, чуточку опасным, интригующим, романтичным, грозным, непредсказуемым, великолепным, роскошным, роковым, волшебным, странным — впрочем, странным он стал потом, когда Маня еще подросла и ее стали занимать странности!..