— Что тебе от меня нужно?! Все равно ничего не докажешь! Чего ты прицепился, мать твою! Отцепись, мне больно! Кому сказал, ну!..
Алекс тряхнул его, и тот опять всхлипнул.
— Я не собираюсь никому ничего доказывать. Я хочу знать, что еще вы с вашей подругой проделывали в издательстве. Присылали угрозы — раз. Выложили фотографии — два. Что еще?..
— Сервер обрушили. Да отцепись ты от меня, больно же!..
— Еще?
— Еще Ольга этому козлику втюхала, что Митрофанова вашего покойника убила! Мы на фотках нашли чего-то такое, ерунду какую-то, ну, она и втюхала!
— Зачем?
Это Маня спросила.
— Затем, чтоб вам, сволочам, жизнь медом не казалась! Сидят там, жиреют, говно разное издают, бабка над ними кудахчет, крыльями машет, только и делает, что зарплату прибавляет!.. Да отпусти ты, кому говорю! — Большая кровавая капля шлепнулась на белый пол. А за ней еще одна.
— Ты нос разбил, Вадик?
— Меня с работы поперли, за что?! За то, что я истеричку эту гребаную трахать перестал?! Уволили меня и думать забыли, как бы не так! Я вам попомню! Все попомню! Я работу едва нашел, а все из-за вашей бабки! Я, видите ли, поступил непорядочно! Она-то сама порядочная, как же! А мы что?! Не люди, да?! Не люди?!
— Мне кажется, нет, — негромко сказал Алекс и выпустил его руку.
Веселовский охнул и схватился за нос.
— Бабка, сволочиха старая, сказала, что с книгами я больше работать не буду! Всю жизнь мне испортила! — Он трогал свой нос и от этого гундосил все сильнее. — Коза драная! Везде отказали, даже у конкурентов, мать ее так!..
— Тебе и от колбасы скоро откажут, Вадик, — грустно сказала Маня. — Я, может, гениальный текст написать и не способна, это ты верно тут рассуждал, зато меня по телевизору каждый день показывают. И генеральный директор твой ждет не дождется, когда я про него романчик накропаю. Так я накропаю романчик-то, слышишь, Вадик! Мне ничего не стоит! И будет твой новый директор мне должен по гроб жизни. Я у него поменяю — тебя на романчик. Как ты думаешь, он согласится? А?!
— Маня…
Она дернула плечом.
— А Катька его любила, представляешь? Чуть с ума не сошла, когда он ее бросил.
— Маня…
— Да пошел он!.. — И тут она выматерилась так витиевато, раскидисто и ужасно, что Веселовский перестал шмыгать носом, а Алекс даже засмеялся немножко.
Он подхватил ее пальто и портфель и стал подталкивать Маню к выходу из просторного кабинета с вымпелами и дипломами, похожего на конференц-зал ярославского футбольного клуба «Шинник».
Дверь за ними захлопнулась. В коридоре никого не было. Маня на ходу бормотала такие ругательства, что Алекс в конце концов остановился и повернул ее к себе.
— Замолчи, — велел он и захохотал громко, в голос. — Ты же девушка из хорошей семьи и прекрасная принцесса.
— Я не принцесса!
— Ну, значит, косая обезьяна.
Тут она заинтересовалась:
— Почему косая обезьяна?
— Потому что ты косишь.
— Я знаю. Это с детства еще. Пытались исправить, но так до конца и не исправили. Сейчас почти не видно. Как это ты заметил?
Алекс подал ей пальто.
— Откуда ты узнал, что это он?
— Да фактически он сам и сказал. Когда ты мне рассказала, что был некий человек, которого уволили почти со скандалом, я… навестил его. И он мне сразу стал излагать про гениев, которых не печатают, и про издательство, где все давно прогнило, про то, что работать на бабку, прошу прощения, на Анну Иосифовну, не имеет смысла, ну, и так далее. О том, что у директрисы есть почта, знали Береговой и эта самая Олечка, о которой известно, что она все время пишет, но нигде, кроме Интернета, ее не читают. И не печатают. А всякие гадости слать — это своеобразный способ мести.
— Бабский, — подсказала Маня. — Кажется, я это уже говорила когда-то.
— И в том, что это именно месть, я не сомневался! Только не знаю, куда делся еще один листок из тех, что мне тогда оставила Анна Иосифовна! Она тоже… любительница загадок! То есть вроде бы она навела меня на след, но ничего не уточнила. Просто листок. А на нем просто буква. Я догадываюсь, в чем дело, конечно, но все же до конца не уверен.
— Листок, — повторила Маня. — Подожди, совсем недавно было что-то такое… Именно листок бумаги… Он откуда-то выпал, а я подняла. Или не я подняла, а кто-то еще. И мне это показалось странным…
Алекс придержал перед ней дверь. Охранник вежливо поклонился из своей будочки, и Алекс поклонился в ответ.
— Сейчас, сейчас, я вспомню… А что это он нес про Катьку? Будто она в убийстве замешана и про какие-то фотографии?
Морозный ветер дунул в лицо, и Алекс поднял воротник.
— А где наша машина?
— Там, по-моему.
— Отвезешь меня домой?
Маня искоса на него взглянула.
— Ты не поедешь… ко мне?
— А ты меня приглашаешь?
Она сосредоточенно кивнула. Ей стало немного страшно.
— Нет, — отказался он. — Не поеду.
— Здорово.
— Маня, мне необходимо подумать. Чем быстрее я буду думать, тем быстрее все объяснится! А время вышло. Неужели ты не чувствуешь?..
Она чувствовала только обиду.
Впрочем, не хочет и не надо, так даже лучше. В конце концов, у нее тоже будет время подумать!.. Чем быстрее она станет думать, тем быстрее напишется следующий роман, а это важно.
Вот только непонятно, для кого важно! Для нее самой? Для читателей? Для Анны Иосифовны? Для издательства, так сказать, в целом?.. Или все же прав этот презренный и мерзкий мужик, которому Алекс только что расквасил нос, и ей ничего не надо, кроме славы и денег, пусть и слава не слишком славная, и денег в любом случае меньше, чем от добычи алюминия?!
Вот вам и фарс! Как разобраться, где фарс, а где драма?..
— Алекс, — позвала она и полезла в карман за ключами от машины.
— М-м-м?
— Как ты разобрался, где фарс, а где драма?
— Анонимные записки с угрозами, приходящие по электронной почте, — фарс. Убийство — драма.
Маня открыла дверь и уселась на водительское место.
— А мотив? — подумав, спросила она. — У этой драмы есть мотив? Или она просто так драма?
— Я не уверен. Но мне кажется, самый главный мотив — ненависть. Ну, как у Веселовского, только глубже. Серьезнее. Чем глубже человек, тем страшней ненависть. — Он вдруг вспомнил своих змей. — За что и кого именно он ненавидит, я не знаю. А может, и знаю! Но мне все же нужно подумать.
У Мани в портфеле зазвонил телефон, и она долго и неохотно копалась в нем — искала. У нее было грустное, усталое лицо, и Алекс чувствовал себя виноватым, хотя в чем именно, не понимал.