— Тогда самый лучший выход — это подождать, что будет дальше. Не надо спешить, Мари. Ведь ты только недавно решилась вычеркнуть Майкла из своей жизни. Вот увидишь, теперь, когда ты больше не чувствуешь себя связанной с ним, ты станешь свободнее в своих мыслях и поступках.
Фэй заметила, как при этих ее словах под тонкой кожей резче обозначились скулы, упрямо сжался рот, и негромко спросила:
— Ты ведь не разочаровалась в людях, Мари? В любви?..
— Нет, конечно! С чего бы? — как-то слишком поспешно ответила Нэнси.
— Ты не должна разочаровываться, терять веру. Майкл подвел тебя, но ведь не все мужчины таковы. Постарайся не забывать об этом. Непременно найдется человек, которого ты полюбишь по-настоящему. Может быть, это будет Питер, может, кто-то другой, но такой человек в твоей жизни обязательно появится. Ведь ты красива и еще очень молода — тебе ведь нет еще и двадцати пяти. У тебя впереди вся жизнь!
— Питер говорил мне то же самое.
Мари улыбнулась, но так, словно она не верила ни ему, ни Фэй. Потом она вдруг выпрямилась и посмотрела на свою подругу со странным выражением, в котором читались одновременно и страх, и сожаление.
— Знаешь, я приняла еще одно важное решение…
— Это какое же?
— Насчет нас… Мне кажется, нам с тобой больше не нужно встречаться в качестве пациентки и психоаналитика. По-моему, я уже преодолела в себе все, что мне мешало и мучило меня. Я готова выйти в большой мир, готова работать не покладая рук — и победить.
— Тогда почему ты не радуешься этому? Почему ставишь свободу, которую ты якобы приобрела, в такую жесткую зависимость от наших с тобой бесед?
Фэй задала этот вопрос намеренно резким тоном, поскольку что-то в поведении Нэнси продолжало беспокоить ее. Пусть даже сама она искренне полагала, что все позади, Фэй отнюдь не была в этом уверена. Нэнси предали, и теперь она изо всех сил старалась забыть об этом. Забыть, но не преодолеть. Она готова была сражаться за свой профессиональный успех, но не за себя самое.
— Ты владеешь редкостным даром, Мари. У тебя есть красота. Не надо прятаться от всех за своим фотоаппаратом — выйди к миру с открытым забралом и покори его своим лицом, голосом, походкой. Поверь, одно другому вовсе не помеха.
Но Мари смотрела на нее холодным, неподвижным взглядом человека, который познал всю глубину отчаяния и был сломлен им раз и навсегда.
— Это не был дар, Фэй. За свою красоту я слишком дорого заплатила.
Потом Мари засобиралась домой. Они вышли в прихожую, и Мари надела перед зеркалом свою белую шляпку. Подруги пожелали друг другу счастливого Рождества, и Мари ушла, но чуть слышное эхо ее горьких слов еще долго витало в кабинете, и впервые за все время он показался Фэй пустым и холодным. Ее не покидало ощущение, что, уходя в новую жизнь, Мари без сожаления бросила все, что связывало ее с прошлым. В том числе и ее, Фэй…
Выйдя из дома Фэй, Мари остановила такси и велела везти себя на Юнион-сквер, где находилось агентство по продаже авиабилетов. Билет она забронировала уже давно, оставалось только выкупить его. Для Мари это было первое дальнее путешествие — уже несколько лет она никуда не ездила с тех пор, как они с Майклом побывали на Бермудах. Они поехали туда на Страстную субботу и задержались до понедельника, который считался в Северной Каролине официальным выходным. Как же хорошо им там было вдвоем…
Мари решительно тряхнула головой, отгоняя несвоевременные мысли, и сосредоточилась на дороге. Такси как раз поворачивало на Пост-стрит. Фред послушно сидел у нее на коленях, внимательно провожая взглядом встречные машины, и лишь изредка поворачивал голову, чтобы посмотреть на хозяйку. Казалось, он тоже чувствует происшедшую с ней перемену. Мари была словно наэлектризована, и пса это беспокоило, поскольку понять, в чем дело, он, естественно, не мог.
— Здесь, мисс? — спросил водитель, притормаживая возле отеля «Святой Франциск», и Мари кивнула.
— Да, здесь, пожалуйста.
Расплатившись с водителем, она отворила дверцу машины и легонько подтолкнула Фреда. Пес спрыгнул на мостовую, и Мари выбралась из машины следом за ним. Оглядевшись, она увидела, что агентство находилось совсем недалеко, и вскоре уже входила внутрь. В агентстве не было ни одного клиента, что слегка удивило Мари, и только потом, поглядев на часы, она поняла, что просто еще слишком рано. Ее встречи с Фэй всегда начинались в половине девятого… Вот именно — начинались, но теперь все, конец, свобода!..
Только теперь Мари поняла по-настоящему, что больше не будет ходить на сеансы к Фэй. Значит ли это, что она больше не нуждается в помощи психоаналитика? Да, безусловно, да! Мари была совершенно в этом уверена, но к ощущению свободы примешивалось горькое чувство потери. Она снова осталась одна; теперь она должна была полагаться только на собственные силы, и ей было все еще непонятно, радоваться этому или плакать.
— Чем я могу вам помочь? Вы хотите выкупить билет? — спросила девушка у стойки, и Мари машинально улыбнулась.
— Да, я сделала заказ на прошлой неделе. Моя фамилия Адаме… Макаллистер.
Тут она невольно подумала о том, как непривычно звучит для нее ее прежняя фамилия. Вот уже два месяца, как она считала себя Мари Адамсон. Но потом она подумала, что даже эта поездка будет глубоко символичной. Официально Мари могла пользоваться своей новой фамилией только с первого января. Значит, из Сан-Франциско она улетит еще как Нэнси Макаллистер, а вернется уже как Мари Адамсон. От прежней Нэнси не останется даже имени, и это только к лучшему.
«Да, — неожиданно подумала Мари. — Эта рождественская поездка определенно напоминает свадебное путешествие, вот только я отправлюсь в него одна». Последний этап долгого пути, растянувшегося на без малого два года. Когда она вернется, то окончательно станет Мари, а Нэнси Макаллистер будет забыта и похоронена. Черт побери, даже Майкл забыл ее, так почему же она не может? От прежней Нэнси просто не осталось ничего — Питер позаботился об этом. Ни один человек из тех, кто когда-то знал Нэнси, не узнает ее теперь.
Да, благодаря Питеру у нее было запоминающееся, в каком-то смысле даже выдающееся в своей неповторимой индивидуальности и красоте лицо, но дело было не только в изменившихся чертах. Уроки балета, которые Питер наконец разрешил ей посещать, укрепили мускулы Мари, сделали их пластичнее, и ее походка была теперь плавной и легкой, движения и жесты — четкими и уверенными, а занятия йогой сделали ее гибкой, словно молодая лоза.
Речь Мари также претерпела значительные изменения: теперь она говорила почти не напрягаясь, но ее бархатистый, мягкий голос звучал так мелодично, что не обратить на него внимания было просто невозможно. И люди невольно прислушивались к нему, словно стараясь угадать за словами какой-то глубокий, скрытый смысл.