Примерно через полчаса после начала вечеринки (Лиз и Питер едва успели смыть сажу и привести себя в порядок) в саду появился Дик Вебстер. Поначалу он слегка растерялся, но потом заметил в толпе Джеми и подошел к нему.
— Привет, — сказал он. — Помнишь меня?
Он был одет в светло-голубые, тщательно отглаженные джинсы и рубашку из клетчатой шотландки; волосы его были аккуратно причесаны на косой пробор, однако несмотря на это Джеми узнал его мгновенно.
— Конечно, помню! Ты доктор Питера, который боится уколов, — отозвался Джеми.
— Совершенно точно, — кивнул Дик. — Как поживает твой братец?
— Очень хорошо поживает. Только он сердится, когда я на него прыгаю, — пожаловался Джеми.
— Он прав, — серьезно сказал Дик. — То есть он прав не в том, что сердится, а в том, что сейчас ему нужно себя беречь. У него еще побаливает шея, но когда она заживет, я думаю, Питер не станет возражать против твоих прыжков.
— Я знаю про шею. Поэтому он и носит этот большой воротник, да?
— Да, только мы, врачи, называем эту штуку спинальным корсетом. Или попросту ошейником, но это только в разговорах между собой, когда поблизости нет никого из начальства. А где твое начальство, Джеми?
— Ты имеешь в виду маму? — Джеми улыбнулся Дику. — Она вон там.
Он показал рукой в ту сторону, где стоял мангал.
Дик сразу увидел Лиз, которая "разогревала на решетке сардельки для гамбургеров. Было совершенно очевидно, что она трудится не покладая рук. Несмотря на это Лиз не забывала приветливо улыбаться гостям. Ее рыжие волосы, огненным пятном выделявшиеся в толпе, были распущены по плечам, маленькие руки двигались проворно и изящно, и даже фартук, который она нацепила, чтобы не испачкать джинсы, выглядел совершенно очаровательно.
Словно почувствовав, что за ней наблюдают, Лиз подняла голову и встретилась с ним взглядом. Улыбнувшись, она помахала ему лопаткой, и Дик, взяв Джеми за руку, двинулся в ее сторону. Когда они подошли уже совсем близко. Дик увидел рядом с Лиз Питера в испачканном сажей ошейнике.
— Ну, как дела? — спросил доктор своего пациента, и Питер широко улыбнулся.
— Все отлично, док! Готовь десять баксов, — добавил он вполголоса, обращаясь к матери. — Ты проиграла наш спор.
— Он пришел не ко мне, а к тебе, — также шепотом ответила Лиз, притворившись, что просит сына полить сардельки кетчупом.
Потом она повернулась к Дику и приветствовала его, как самого главного гостя.
— Не хочешь бокал шампанского? — предложила Лиз. — Или, может быть, вина?
— Нет, сегодня я пью только кока-колу, — ответил Дик с улыбкой. — Хоть я и не на дежурстве, меня могут вызвать в больницу, если будет что-нибудь срочное.
Питер налил ему большой стакан кока-колы, и Дик, сделав глоток, огляделся по сторонам. Гости веселились напропалую. Повсюду царила праздничная, непринужденная атмосфера.
— В этом фартуке ты похожа на настоящего повара, — пошутил он.
— Еще бы! Не хватает только белого колпака и поварешки, — отозвалась Лиз. — Как ты находишь Питера?
— По-моему, все идет нормально, — сказал Дик, бросив на своего пациента еще один профессионально-внимательный взгляд. Питер как раз отошел к группе друзей и теперь ловко накладывал им в бумажные тарелки разогретые гамбургеры.
— Он хочет на следующей неделе пойти в школу, — сообщила Лиз, сосредоточенно хмурясь.
— Если ты считаешь, что он готов, пусть идет. Я не возражаю.
— Спасибо. Мне кажется, Питер уже может учиться, но я хотела знать твое мнение. В начале учебного года нагрузки не особенно большие.
Оставив жаровню на попечение Питера и Кэрол, Лиз сняла фартук и увлекла Дика к столу, накрытому в тени раскидистого дуба. Там они отыскали два свободных стула и сели. Дик по-прежнему потягивал кока-колу, а Лиз налила себе бокал минералки — к спиртному она была равнодушна.
— Как дела в больнице? — спросила она, чтобы сгладить возникшую между ними неловкость. Теперь, когда заботы о Питере больше их не объединяли, обоим предстояло искать подходящую почву, на которой они могли строить дальнейшие отношения.
— В больнице? Слишком много работы, к сожалению. И, боюсь, будет еще больше. Праздники и выходные — это наше проклятие. Огнестрельные ранения, автомобильные аварии, суицидальные попытки. Просто удивительно, что может сделать с собой обыкновенный человек, если на несколько дней предоставить его самому себе.
— В таком случае я вдвойне благодарна тебе за то, что ты смог вырваться к нам.
Дик слегка покраснел.
— Честно говоря, я фактически нахожусь в самоволке. Я оставил вместо себя старшего ординатора — того самого, который присматривал за Питером в мое отсутствие, — и поехал к вам. Но мой пейджер включен. Если случится что-то из ряда вон выходящее, меня вызовут.
С текучкой там справятся и без меня. Впрочем, не хватит ли о работе? Я давно хотел спросить тебя, Лиз, как проходят твои праздники и выходные? Должно быть, тебе нелегко приходится?
— Ты угадал. Но ведь у меня есть дети, они отвлекают меня от грустных мыслей. Что касается сегодняшней вечеринки, то она далась мне много легче, чем я ожидала. Видишь ли, День труда всегда был одним из самых любимых праздников Джека. Наверное, достаточно будет сказать, что в этом году мы не отмечали ни Валентинов день, ни Пасху, ни дни рождения девочек, ни Четвертое июля. Да и День труда мы решили отпраздновать лишь потому, что перед этим Питер вышел из больницы. Впрочем, на самом деле мне давно хотелось устроить детям праздник — в конце концов, они не могут вечно ходить в трауре.
И, похоже, она своего добилась. Ее дети прекрасно проводили время и выглядели по-настоящему счастливыми и беззаботными. Да и то сказать — с того самого трагического Рождества это был первый по-настоящему семейный праздник.
— Когда я был маленьким, я тоже любил праздники и выходные, — сказал Дик. — Теперь они для меня — такие же рабочие дни, как все остальные. Даже хуже.
Почему — я уже объяснял.
Лиз такая жизнь казалась довольно безрадостной, но Дика она, судя по всему, устраивала. Лиз давно заметила, что даже в чужое дежурство он крайне редко уезжал из больницы и с удовольствием подменял коллег.
Что, в свою очередь, означало, что Дик оказал ей великую честь, придя на эту вечеринку.
— А что ты делаешь в свободное время, когда не работаешь и не занимаешься детьми? — Он смотрел на нее с любопытством, и Лиз рассмеялась.
— А что я могу делать? Ты хочешь сказать, что, кроме работы и детей, существует еще какая-то жизнь? Возможно, ты и прав, но я что-то не припоминаю, чтобы я когда-то занималась чем-то, кроме этого.