– Бутров хотел ребенка, – растолковала Руфа хитрый замысел бывшей подруги. – Любовница решила получить пульт управления профессором. Специально молчала, чтобы в подходящий момент козырь из рукава достать. Просто поверьте мне. Люба, с одной стороны, хотела использовать Алексея Николаевича, с другой – не теряла надежды возобновить с ним отношения. Этому мешала Галина. Ну и что Любка придумала? Если жена профессора умрет, а она спустя некоторое время расскажет Алексею Николаевичу правду, как поступит Бутров? А?
– Предложит бывшей любовнице развестись и оформит с нею брак, – вздохнула я.
– Во! – подпрыгнула Руфина. – В яблочко! Любка хитрая, вот и придумала историю с «желудочной волчицей». В среде археологов ходит масса баек, ученые – суеверные люди. Когда дед заблажил перед всеми, народ откровенно перепугался. Алексей Николаевич еле-еле всех уговорил раскопки продолжить.
– Ладно, – сдалась я. – Пусть вы правы и Люба затеяла масштабную акцию, убила Галину, замаскировав ее смерть под прободение язвы, но…
– Точно, – кивнула Руфина, – в отделе пользуются разными ядами, она отсыпала нужный препарат и добавила его заклятой подружке в кофе.
– Почему в кофе? – удивилась я.
Файфман понизила голос:
– Средство дихлофозол [23] имеет горький привкус, лучше всего замаскировать его кофе, спиртным нельзя, может подействовать недолжным образом. Дихлофозол оседает на слизистой желудка. Примерно через двенадцать часов начинается кровотечение. Время действия может варьироваться, но в принципе ограничено сутками. При желании легко рассчитать день, когда жертва покинет этот мир.
– И патологоанатом ничего не заподозрит? – удивилась я.
Руфина пожала плечами:
– Язва. Она порой протекает бессимптомно. Многие люди жалуются на дискомфорт, а сами к доктору не спешат. Галину привезли к хирургу Аверину, он был приятелем Бутрова. Люба знала Вениамина Михайловича и предполагала, что больную доставят именно к нему. В голову Аверину не пришло даже намека на мысль о преступлении. Он сам делал операцию и потерял Галю на столе. Вскрытие не проводили, тело кремировали. Доброва в это время находилась рядом с Алексеем Николаевичем. Профессор плохо понимал, что ему следует делать, и бывшая любовница взяла все в свои руки. Никто не усомнился в решении Любы отправить тело в крематорий, все посчитали, что Доброва выполняет желание Алексея Николаевича.
Майя Матвиенко – девушка из провинции, близких у нее в Москве нет, она мечтала попасть в аспирантки к Алексею Николаевичу и ходила хвостом за профессором, превратилась в его бесплатную рьяную помощницу. Рылась в библиотеке в поисках нужных Бутрову книг, перепечатывала его труды. У Бутрова слабое зрение, долго смотреть на экран компьютера ему тяжело. Майя работала у него личной Сивкой-Буркой. Стоило Алексею Николаевичу высказать какое-либо желание, как Матвиенко бросалась его выполнять. Слишком старательная девчонка вызывала ревность Любы. Майя откровенно пыталась стать для Бутрова незаменимой. А еще она была на редкость хорошенькой, веселой, профессор всегда улыбался студентке. Доброва решила избавиться от потенциальной соперницы. Когда Майе стало плохо, ее отправили в самую обычную больницу, куда свозят для бесплатного обслуживания всех, включая подобранных бомжей. Врачебный коллектив там обычный, страданий от смерти пациента никто не испытывает. Тело Матвиенко из морга забирала опять-таки Люба. Алексей Николаевич, потрясенный внезапной кончиной студентки, решил, что музей, в котором подрабатывала девушка, должен заняться похоронами. Больше просто было некому это сделать. В прозекторском отделении муниципальной скоропомощной больницы всегда полно работы, и если родственники просят не вскрывать тело да еще подкрепляют свои слова конвертом, в котором приятно шуршат купюры, то патологоанатом не станет соблюдать правила. Не хочу сказать, что во всех бесплатных клиниках подобная практика, но в больнице, где скончалась Майя, она была таковой.
Владимир Каминский считал себя шутником. Дня не проходило, чтобы он не устраивал какого-нибудь прикола или розыгрыша. И основным объектом своих упражнений в остроумии он выбрал Любу. Один раз он подпилил ножки у ее стула, и, когда Доброва села, они подломились. Во второй переставил на ее столе банки с реактивами и хохотал во весь голос, когда Доброва завизжала от того, что у нее из пробирки повалил дым. Потом купил несколько пластиковых мух и подбросил их Любане в чай. Владимиру исполнилось почти сорок лет, но он вел себя как девятилетний школьник. Приводя Любу в оцепенение, радовался и приговаривал:
– Опять ты попалась!
Володя обожал компьютерные игрушки, ездил на мопеде, висел часами в Интернете, мечтал о навороченном мобильном телефоне. Короче, пятый десяток ему шел лишь по паспорту, реальный возраст Каминского был значительно меньше. Ему собственные шутки казались смешными – очевидно, он полагал, что и Любе они тоже нравятся. Вот только Владимир практически ничего не знал о Добровой. Он и предположить не мог, на что способна интеллигентная, вечно всем улыбающаяся женщина. Из-за своей инфантильности Каминский лишился семьи, его бросила жена, ушла, прихватив с собой ребенка, не разрешала Владимиру встречаться с сыном, не хотела, чтобы тот набрался от отца глупых шуток. Каминский не переживал разрыв, после развода жил в коммуналке, где его дружно ненавидели соседи, питался в основном фастфудом. Пищевые пристрастия у отвязного хохмача тоже были детскими. Лапша быстрого приготовления, гамбургеры, хот-доги, чипсы, картошка фри, добавьте в «меню» сладкие газированные напитки, бесконечные сигареты, жвачки, конфеты.
Вас еще удивляет, что Володя попал в больницу с желудочным кровотечением?
Руфина перевела дух и начала жадно пить холодный чай из темно-синей чашки, на которой было золотой краской написано ее имя.
– Вы участвовали в экспедиции, когда дед Назар объявил о «желудочной волчице»? – спросила я.
Файфман поставила посуду на стол.
– Нет, я в это время купалась в море, отгуливала отпуск. Едва вернулась в отдел, как услышала захватывающую историю в разных вариантах.
– А почему вы разорвали отношения с Любой и поменяли место работы? – не успокаивалась я.
Руфину передернуло:
– Испугалась. Пару раз поймала на себе ее взгляд. Я ведь Доброву отлично знаю и сообразила: она затаила на меня злобу.
– За что? – поинтересовалась я.
Руфина заглянула в пустую чашку.
– Люба была не совсем здорова психически. Множество причин для неприязненного отношения ей не требовалось. Очевидно, я чем-то задела ее. Но, поверьте, разбираться в ее закидонах мне не хотелось. Я просто поняла: Люба включила меня в расстрельный список – и поспешила уйти из музея.
– Учитывая злопамятность Добровой, ее редкостное умение, затаясь, поджидать удобного момента, чтобы лишить жертву жизни, странно, что вы сейчас в порядке, – пробормотала я.