После смерти бабушки наступили тяжелые времена. Тане пришлось пойти на работу. У нее был диплом, но она вышла замуж сразу после окончания института, родила Мишу и никогда не ходила на службу. Устроиться на хорошее место вдове с сыном-подростком, без опыта работы, нереально. Бедная женщина хваталась за любую возможность заработать деньги и в конце концов пошла в домработницы. Кое-как семья выбралась из финансовой ямы, стала жить небогато, но более или менее обеспеченно. Тане даже удавалось откладывать на летний отдых, она накопила на поездку в Египет, о чем радостно объявила детям.
Миша выразил бурный восторг, а Ваня сказал:
– Не поеду!
– Почему? – удивилась Таня.
– Не хочу, – буркнул мальчик и ушел.
Несмотря на тяжелое материальное положение, Таня не продала квартиру Кристины Петровны. Семья жила в четырехкомнатных апартаментах, у мальчиков были собственные комнаты. Поздно вечером Таня вошла в спальню Вани, села к нему на кровать и спросила: «Почему ты отказываешься от поездки? Только честно. Если я тебя обидела или была излишне надоедлива, требуя хороших отметок, то извини!» Ваня заплакал: «Дядя Андрей погиб из-за моего папы. Ты меня содержишь, у чужих людей полы моешь. Я слышу, как ты иногда плачешь в ванной, понимаю, что противные хозяева тебя обижают. Лучше оставь деньги на мой отдых себе, купи новые сапоги и пальто!»
Таня обняла мальчика: «Дурачок. Андрей сам принял решение поехать в Грузию, он не меньше Коли любил путешествия. Бабушка просто хотела найти виноватого, вот и выплескивала на Николая злость. Не суди Кристину строго, у нее была тяжелая жизнь, и она хотела, чтобы я была счастливой, поэтому так переживала из-за смерти зятя».
В Египет отправились втроем. Больше Ваня о своей вине перед тетей Таней и Мишей не заговаривал. Но после школы мальчик поступил в медицинский. Он испытывал желание помогать больным, мечтал стать пластическим хирургом, открыть свою клинику и наконец-то отплатить Тане за ее заботу: купить ей все-все, чего она была лишена, когда кормила лишний рот.
Чуть больше года назад, вернувшись домой после лекций, Ваня обнаружил приемную мать в состоянии крайнего возбуждения. Всегда спокойная Таня бегала по квартире, плакала, потом у нее резко подскочило давление. Испуганные Ваня и Миша положили ее в больницу, а Таня, решив, что умирает, сказала: «Хочу открыть вам семейную тайну. Кристина, уходя на тот свет, велела мне: «Непременно расскажи мальчикам про Алексея. Они должны знать свое происхождение». Так вот, моя мама не была медсестрой, раненной на фронте, она этническая немка по фамилии Теренц.
Мальчики разинули рты, а Таня продолжила рассказ. Петер Теренц был известным германским художником. Его картины висели во многих государственных учреждениях, Петер писал полотна на исторические темы. В начале тридцатых Теренц стал членом национал-социалистической партии. То ли он сделал это из идеологических соображений, то ли понял, что скоро Гитлер вознесется на вершину власти. После того как Адольф Шикльгрубер [27] поднялся на политический Олимп, карьера Теренца резко пошла в гору, его полотна распространились по всей стране, они напоминали живопись советских художников того времени: красивые женщины в спортивной форме, счастливые крестьяне в поле, толпа рабочих у входа на завод, у всех улыбающиеся лица, крепкие, статные фигуры, светлые волосы, голубые глаза. Солнце било на всех полотнах, даже младенцы у Теренца, казалось, говорили: «Эх, хорошо в стране немецкой жить!»
Петер был патологически работоспособен. Он вскакивал в шесть утра, ложился за полночь, весь день проводил в мастерской. Кроме идеологически выверенных полотен, живописец для души рисовал обнаженную натуру. Моделью ему часто служила обожаемая жена Уна. Свою дочку Кристину, родившуюся в тысяча девятьсот двадцать пятом году, Петер тоже писал. Жили Теренцы в собственном доме, в Мартенбурге. Когда началась война, Петер был уверен, что Германия в скором времени победит. Даже когда советские войска вошли в Европу, живописец отказывался верить в падение Третьего рейха, говорил жене и двадцатилетней дочери: «Это всего лишь тактический ход нашей армии. Вот увидите, скоро мы пустим в ход наше новое секретное оружие, и Сталин рухнет на колени».
Все иллюзии рассыпались весной сорок пятого. В дверь дома Теренца позвонили, жена Уна открыла дверь и вскрикнула. На пороге стоял советский офицер.
«Простите, фрау, – сказал он, – я не причиню вам вреда. Не дадите мне воды?»
Варвар, свободно изъяснявшийся на литературном немецком языке, потряс Уну. Вышедший на крик супруги Петер тоже был поражен. А советский офицер оцепенел, узрев Кристину. Дочь Теренца была настоящей арийской красавицей. Пока компания пребывала в шоке, в дом снова позвонили и появилась группа солдат. Офицер резко сказал несколько фраз, и русские быстро ушли. «Они ищут дом под комендатуру, – пояснил офицер, – ваш особняк большой, вполне подходит для администрации, хозяев легко могут отсюда выгнать. Но я позабочусь о вашей семье, если разрешите мне у вас поселиться».
Что оставалось делать Петеру? Он впустил офицера, а тот сдержал свое слово: Теренц остался в особняке, его дом не стал офисом советских властей.
Несколько месяцев Алексей защищал живописца, Уну и Кристину. Петер понял, что офицер, свободно владевший немецким, влюбился в его дочь, а та отвечает ему взаимностью.
Ближе к осени Алексей начал мрачнеть, в конце августа он сказал художнику: «В сентябре мне велено возвращаться в Москву». «Что будет с нами?» – испугался Теренц. «Честно? Не знаю, – ответил Алексей, – я покину город, и вы лишитесь защиты».
«Алекс, спаси Кристи, – взмолился живописец, – увези ее отсюда. Я член НСДАП, на меня пока не доносили в комендатуру, соседи побаиваются гнева советского офицера. Но после твоего отъезда они отомстят за мой успех, известность и богатство». «Непросто вывезти немку в Россию, – протянул Алексей, – это нелегкое дело!» «Я отдам тебе все, что имею, – пообещал Петер. – Если Кристи останется в Германии, ей придется несладко, боюсь, русские пришли надолго. Скоро они закроют границы, установят коммунистический режим, мою семью сошлют в лагерь. Ты же любишь Кристи!» «Я попытаюсь, – пообещал Алексей, – но понадобятся средства, не денежные. Бумаги нынче не в цене. Нужны золото, камни». «Без проблем», – заверил его Теренц.
Алексей не подвел, он достал для Кристины документы. Дочь Теренца стала тяжело раненной медсестрой-москвичкой, якобы сражавшейся с немцами. Каким образом Алексею удалось проделать этот финт, не знал никто, но именно он сопровождал забинтованную девушку в Москву, показывал ее документы проверяющим и говорил: «У нее ранение челюсти и языка, говорить она не может».
Реакция патруля всегда была одинакова. «Вот суки фашисты, их всех перебить надо! – говорили солдаты и сочувственно гладили «медсестричку» по плечу. – Не переживай, тебя вылечат».
Дочь Теренца стала Кристиной Петровной Теренцовой, ей не пришлось привыкать к новому имени, отчество Петровна было почти родным, Петер от Петра почти не отличается, да и фамилия осталась практически прежней, к ней лишь прибавилось новое окончание. Немка не владела русским языком, не знала советских реалий, не понимала, каким образом Алексею удалось поселить ее в небольшом доме, в отдельной квартире.