– Тут одним Иваном Сергеевичем не обойтись, – прищелкнул языком врач, – до главврача все равно дойдет.
– Ой, мамочки! – закатила глаза медсестра. – Может, все-таки своими силами обойдемся, а, Андрей Петрович?
– Нет, Маша, – отрезал травматолог, – не тот случай. Пусть и не хочется, а Олега Семеновича необходимо в курс ввести.
– Вот беда! – чуть не зарыдала Маша. – Такой хороший, симпатичный, только появился – и ему каюк! Разве это справедливо? Сколько вокруг старых, на ладан дышат, и ничего, скрипят, не разваливаются. А здесь… Вот не повезло!
Я рухнула на круглую табуретку и прошептала:
– Что с мальчиком?
– Совсем умер, – кручинилась Маша.
– Вау! Вау! – ныл Веня. Если честно, он мало походил на смертельно больного ребенка и уж тем более на умершего, но ведь врачи лучше меня, бездетной женщины, разбираются в недугах малышей.
– Вы хотите госпитализировать мальчика? – спросила я. – Сейчас попробую найти его бабушку.
– Хоть кого зовите, не поможет, – стонала Маша. – Нас накажут, премии лишат! Вот ведь не повезло… Я рассчитывала новый телевизор купить, а из-за этого случая ничего не выйдет. Точно премии лишат!
– Неужели вам не стыдно? – вскипела я. – Ведете откровенный разговор при мальчике, он же все слышит.
– Подумаешь! – фыркнула Маша. – Мы его знаем. Два раза в неделю приходит, наказание, а не ребенок.
– И поэтому вы решили ему в лицо сообщить о скорой смерти? Зовите сюда главврача! – раскипятилась я.
– При чем здесь летальный исход? – устало вздохнул Андрей Петрович. – Гипс мы вашему мальчику сняли. Прощайте. Уходите скорей. И постарайтесь не возвращаться!
Я вскочила на ноги.
– Минуточку, а кого вы сейчас на все лады жалели?
Травматолог махнул рукой и вышел из кабинета.
– Расстроился, бедненький… – сочувственно сказала Маша. – Понимаете, стол у нас сломался. Видите, на полу лежит?
Я пригляделась и поняла, что У-образная конструкция представляет собой сложенный под углом стол, а в углублении сидит Веня.
– Новый совсем, – плаксиво продолжала медсестра, – только купили. Андрей Петрович его еле-еле у главврача выпросил, и вот… полюбуйтесь! Два дня радовались, а сегодня Веня пришел. Тридцать три несчастья, а не парень! Сел – и конец столу! Уходите, пока главный не припер, тут сейчас атомная война начнется.
Я схватила парнишку в охапку, натянула на него куртку, выбежала с ним во двор, поставила на мостовую и строго сказала:
– Десяток разбитых машин и поломанный стол. На сегодня подвигов хватит!
– Я не виноват, – затараторил мальчик, – грузовик сам затормозил, его никто не просил. А со столом вообще глупо вышло. Мне велели на него залезть…
– Дальше! – прошипела я.
– Я сел на клеенку…
– Дальше! – сквозь зубы процедила я, понимая, что совершенно не желаю обзаводиться когда-либо потомством.
– Я чихнул! – коротко сообщил Веня. – Вот так: апчхи…
– Дальше! – твердила я.
– Все.
– Что все? – не поняла я.
– Стол и развалился, – сообщил невезунчик.
– Значит, так… – я схватила его за руку. – Сейчас мы идем домой, ты держишься рядом, молча, внимательно смотришь под ноги, не кашляешь, не чихаешь, не сморкаешься. Понял?
– Ага, – мрачно подтвердил Веня. – У вас мобильный орет.
Я вынула аппарат.
– Тебя интересует блог, в котором предсказывалась смерть Звонаревой? – безо всяких предисловий спросил Димон.
– Блог? – переспросила я. – Это кто?
Коробков издал протяжный стон.
– Понятно, мамо… Объясняю для неандертальцев: в Сети можно вести личный дневник, он называется блог.
– Зачем? – спросила я.
– Оригинальный вопрос! Чтобы записать свои мысли, рассказать о чувствах, сокровенных желаниях. Ты разве в юности не грешила сочинением стишков и не прятала от мамы общую тетрадь, где на закапанных слезами страницах писала «Обожаю Петю, а он со мною дружить не хочет»?
– Было дело, – засмеялась я, – до девятого класса я изливала душевные терзания на бумаге, потом перестала. Кстати, знаю одну женщину, которая ведет дневник всю свою жизнь.
– Раньше царапали ручкой по бумаге, а теперь пользуются Интернетом, – продолжал Димон. – Так вот, вернемся к нашим фламинго. Ты слушаешь?
– Очень внимательно, – подтвердила я.
Коробков откашлялся и выдал кучу интересной информации.
– С год-полтора назад в Сети появился блог некоего «Короля Мара». Скрывавшийся под этим ником тип сообщил о себе лишь общие сведения: ему около тридцати, рост примерно метр девяносто, блондин с голубыми глазами. Скорее всего, «Король Мар» работал в каком-то учреждении, он явно не принадлежал к рабочему классу и не занимался бизнесом. В отличие от некоторых блогеров парень не сочинял, что имеет трехэтажный особняк, «Бентли» и миллиардный счет в швейцарском банке, он вообще не упоминал о своем материальном положении, только в одном сообщении написал: «К сожалению, в наше время все смотрят тебе в кошелек и никому неинтересна твоя душа. Что делать тем, кто не хочет тупо зарабатывать бабло? Как поступить человеку, обладающему неким даром, который, с одной стороны, должен принести его обладателю миллионы, а с другой – не может быть использован им из-за моральных соображений? Я могу заработать состояние, но не желаю превращаться в одного из тех, кто продает свою душу. Полюбите меня бедным и некрасивым, а богатым меня всякая полюбит!» Блог «Короля Мара» вначале не пользовался особой популярностью, он не был тысячником…
– Кем? – перебила я Димона.
– В Интернете, как в реале, – объяснил Коробков, – есть свои звезды и изгои. Тысячники – это люди, чьи дневники читает и обсуждает большое количество народа.
– Подожди, разве дневник не интимная вещь? – удивилась я.
– Нет, запись выставлена на общее обозрение.
– Ничего себе! Я отлично помню, как в конце девятого класса противная Вера Черинкова вытащила из моего портфеля заветную тетрадку и пустила ее по рукам. Через день вся школа была в курсе моей любви к выпускнику Никите, и я чуть с собой от стыда не покончила!
– Современная молодежь более толстокожа, – загудел Коробков. – Она разрешает копаться в своем личном белье.
– Не верю! – Я решительно перебила Димона. – Никогда человек, если он душевно здоров, не разденется на улице!
– Э-хе-хе, барыня! Видели мы смутьянов мерзотных, кои ходют по улицам в пальто на голое тело, – заерничал Коробков. – Увидють девицу посмазливее и одежонку-то распахнут. Чистый срам! Неужто про этих анафем не слыхивала?