Через шесть месяцев муж бросил ее, сказав на прощание: «Я не способен всю жизнь отдать на обслуживание инвалида».
Очевидно, над супругом поработала свекровь, она с первой недели пребывания дома Андрюши причитала: «В нашем роду одни здоровяки, казацкая кровь! Угораздило же связаться с больной семьей». Лара обозвала мужа предателем, свекровь завопила: «Хочешь, ничего не делая, жить на алименты за урода?»
Не прошло и двадцати дней после фактического развода, как скоропостижно скончалась мать Ларисы, и молодая женщина осталась вдвоем с Андрюшей. Выйти на работу она не могла, сын требовал постоянного пригляда, алименты супруг давал со скандалом. Андрей, несмотря на полнейшую неподвижность и неконтактность, быстро рос. Когда мальчику исполнилось одиннадцать месяцев, хрупкая Лара с трудом доставала его из кроватки. Но главное – она поняла, что ничего не изменится, мальчик не поправится. Потом Андрей заболел воспалением легких, и «Скорая» привезла его в клинику доктора Акимова. Лара находилась с малышом в палате и с непередаваемой завистью смотрела на других мамочек. Пусть их дети болели, но они капризничали, плакали, требовали от матерей внимания, убегали от врачей, а у Лены на руках было бесчувственное тело с пустыми глазами.
На третьи сутки ночью Лару разбудила врач, Ирина Михайловна. «Пойдем поговорим», – прошептала она. «Сейчас?» – поразилась Лара. «Днем времени не будет», – пояснила доктор и привела ее не в ординаторскую, а в кладовку.
«Ты понимаешь свои перспективы? – без обиняков спросила Ирина Михайловна. – Оцениваешь будущее?» – «Ну… да», – пролепетала Лара.
«Дети, подобные Андрею, редко доживают до десяти лет, – жестко сказала Ирина, – сейчас у тебя есть шанс родить второго малыша, а через пару годков ты его упустишь, надорвешься и физически и психологически». – «Знаю, – заплакала Лара, – но что мне делать? В детдом Андрюшу не возьмут, да и я не смогу его отдать государству, сын привык к хорошему уходу».
Ирина Михайловна кивнула: «Могу тебе помочь. В Москве есть центр «Здоровье и покой», там на коммерческой основе присматривают за детьми, подобными Андрюше». – «Я мать-одиночка, – поспешила уточнить Лариса, – денег не наскребу на лишний пакет кефира». – «Это бесплатно, – подняла вверх палец Ирина, – благотворительная программа. Одна беда, чтобы попасть в грудничковое отделение, ребенок должен быть младше года, идеальный вариант – пара недель или месяцев. Но я на твои мучения полюбовалась и попытаюсь уломать Марину Осиповну Юрьеву, она там капитан. А ты должна сама принять решение». – «Отдавать ли Андрюшу? – воскликнула Лара. – Если в хорошие условия, то да!» – «Подумай о другом, – еще больше понизив голос, продолжала врач, – милосердно ли продолжать мучения мальчика? Не лучше ли прекратить их разом?»
Я вцепилась в сиденье табуретки.
– Тебе предложили… э… лишить ребенка жизни?
– Разве это жизнь? – вздохнула Лариса. – Ирина пообещала перевести Андрюшу в «Здоровье и покой», в отделение для младенцев. Ну и вчера… он должен был… там…
Передо мной моментально развернулась картина. Я стою перед серым корпусом, мрачный водитель и домработница устанавливают в джип маленький гробик. На пороге морга крестится санитарка Варвара Николаевна, которая потом шепотом сказала мне: «Надя может помочь». Она знала, что в центре убивают неизлечимо больных новорожденных, и направила меня к гардеробщице. Та в отличие от сердобольной бабки не пошла на контакт с незнакомой женщиной, прогнала меня прочь, а потом отчитала старуху по телефону. Я подслушала ее гневную отповедь, стоя под открытым окном. Так вот что имела в виду Влада Сергеевна, повторяя перед смертью: «Здоровье и покой. Остановите… нельзя…» Бывшая директор детдома знала о том, что творится в корпусе для новорожденных, и хотела рассказать мне перед смертью правду. Понимаю теперь, почему Влада Сергеевна назвала деньги «грязными». Десять тысяч евро ей дала за содействие в обмане Лена Киселева. Боль в суставах так измучила Ильченко, что та решилась на участие в спектакле, но потом, очутившись в реанимации и поняв, что смерть рядом, не захотела брать грех на душу. Ее разговор со мной – это попытка исповеди, но я его неправильно истолковала, решила, что Ильченко просит вернуть собранную сумму бывшим воспитанникам. Галина Родченко, которая подбила всех собирать деньги, сказала мне, что, прежде чем сесть в машину, Влада Сергеевна пробормотала в телефонную трубку: «Марина права. Боль терпеть невозможно. Они, наверное, мучаются. Что хуже, огонь в суставах или пожар в душе?»
Родченко не поняла смысла высказывания, мне он тоже был до сего момента не ясен. Но сейчас-то все встало на место. Марина – это Юрьева, заведующая грудничковым отделением центра «Здоровье и покой». Похоже, она говорила Владе Сергеевне про мучения, которые испытывают больные дети.
Лариса вытерла глаза рукавом кофты.
– Все застопорилось. Умерла у них главная, говорят, рыбой отравилась, она все решала. Андрюшу велят забирать из «Здоровья и покоя», а что будет с деньгами? Я продала мамино кольцо.
Из глаз Лары потоком хлынули слезы.
– Какие деньги? – в который раз поразилась я. – Ты же говорила про милосердие?
Лара кивнула:
– Ну да! Меня свели с Надеждой, она в центре служит простой гардеробщицей, но на самом деле ловко делами ворочает. Надя пообещала, что Андрюшу примут на несколько дней, оформят якобы для обследования на трое суток, надо лишь заплатить за ампулу… э… те… три… кси…
– Тетродотоксина? – подсказала я.
– Точно, – кивнула Лариса, – лекарство… ну… ой! Не могу! Оно дорогое, пять тысяч баксов стоит. Я продала кольцо мамы и отнесла вырученное Наде. И ничего не получилось из-за смерти их начальницы. Надежда, правда, пообещала: «Я никого не обманываю. Сейчас в центре начнется пертурбация, забери Андрюшу, через месяц я все улажу. Надо на время затаиться».
Лариса прижала руки к груди.
– Месяц! Тридцать дней ухаживать за ним, зная, что впереди? Я решилась от отчаяния, Ира-то права: Андрей, вероятно, мучается, у него все болит, а сказать он не может. И эта бабка из морга! Варвара Николаевна! Она такие жуткие вещи рассказала. Раньше, ну, давно-давно, в двадцатом веке, некоторые акушерки жалели детей… таких… как Андрюша. Они им в голову втыкали иголку, и ребенок умирал. Никаких следов снаружи не оставалось. Ну разве что рентген сделать, да кто же его трупу назначит. Все бубнила: еще в древности люди милосердие выказывали, не мучь мальчика. Вот! Жуткая старуха.
Я на мгновение оглохла. Рентген. Снимок головы Ани, большое количество зубов с пломбами и зацементированными после депульпации каналами. Тут же вспомнился разговор молодых матерей в маршрутке, тех, что самозабвенно ругали своих мужей-растяп. Одна из девушек, медсестра, поведала занимательную байку про парня с пирсингом в языке. Юноша не вынул перед рентгеном болтик, и на снимке получилась проекция позвонков, якобы скрепленных штифтом.
Я схватила Ларису за руку и одновременно начала набирать номер телефона.
– Пошли скорей.
– Куда? – спросила девушка.