Пока Сергей озирался и рефлексировал, Розенцвейг уже получил ключи и пошел к лестнице с таким выразительным видом, что швейцар, тоже не пришедший после ночи в должную форму, опомнился, взбодрился, подхватил стоявшие у стойки чемоданы и резво заспешил следом.
Тарханов, усмехнувшись, замкнул процессию.
Нечетные гостиничные номера выходили просторными балконами во внутренний двор, а там росли огромные каштаны, в тени которых размещались ресторанные столики и тоже играл в урочное время очень неплохой камерный квартет.
В свое время Тарханов несколько раз останавливался в «Бристоле». Конечно, в самых дешевых, четырехместных номерах без ванны и туалета, с одним лишь умывальником, но тогда это все равно воспринималось как роскошь. По сравнению с училищной казармой.
А сейчас они с Розенцвейгом заняли два соседних люксовых номера в бельэтаже, 321 и 323, так что в случае необходимости могли общаться через заплетенную виноградом кованую решетку, разделяющую общий полукруглый балкон. Не привлекая постороннего внимания.
Согласно диспозиции, бойцы отряда со всей необходимой для операции техникой и снаряжением должны были прибыть на место завтра-послезавтра, так что в распоряжении Сергея были целые сутки полной свободы.
К его удовольствию, Розенцвейг сообщил, что он намерен позавтракать, немного отдохнуть — несколько часов сна в машине он отдыхом не считал, после чего посетить знаменитые радоновые ванны, которые ему рекомендовали знающие люди.
— Дело ваше. Успеем еще друг другу надоесть. А я отправляюсь на экскурсию. По местам боевой славы. К обеду не ждите. Разве что к ужину, да и то не обещаю… Слишком здесь много мест, которые бы мне хотелось навестить.
Сергей побрился и спрыснулся одеколоном с жестким и сухим запахом. Надел соответствующий роли и сезону тонкий кремовый костюм и плетеные, в тон костюма мокасины, вместо галстука повязал на шею голубой шарф.
В нагрудный карман сунул несколько сторублевых «катеринок», в боковой брючный — полсотни бумажной мелочью, в левый внутренний пиджака — плоский «вальтер ППК 7,65». Для серьезного боя мало подходящий, но с близкой дистанции достаточный, чтобы положить навскидку человек пять. А главное, настолько легкий, что не оттягивает карман.
Пятигорск красив всегда, а сейчас, омытый летним ливнем, он выглядел особенно элегантно и даже празднично.
Влажно блестящие листья деревьев, четырьмя рядами протянувшихся вдоль Курортного проспекта от железнодорожного вокзала до Цветника, бесчисленные цветочные клумбы и шпалеры роз десятка сортов и расцветок, столики кафе под полосатыми зонтами на вымощенных розовой плиткой тротуарах, пестрая толпа праздно прогуливающихся и заполняющих питейные заведения и кондитерские курортников, смесь запахов цветов, шашлычного дыма, готовящегося на песке кофе по-турецки — все это делало центр города похожим на ожившую картину Моне или Писарро.
Не зря местные дети на вопрос: «Кем ты хочешь быть, когда вырастешь?» — в массовом порядке отвечали: «Отдыхающим».
Тарханов, соблюдая старинный ритуал, неторопливо прошел проспект во всю его длину до вокзала и обратно, подкрепляя силы дегустацией местных и привозных вин в прохладных подвальчиках или прямо у выставленных на тротуар дубовых бочек, присаживался покурить на быстро высохших после дождя скамейках, с удовольствием разглядывал принаряженных приезжих девушек и дам, одетых попроще, но в большинстве куда более симпатичных местных жительниц.
Наметанным глазом он различал эти две категории без труда. Он вообще считал, что южнее Ростова проживает несколько другая нация, чем население северных губерний. Отчего здесь и бытуют в обиходе выражения: «поехал в Россию», «вернулся из России». И народ здесь и внешне, и психологически другой, энергичный, разворотливый, хитроватый и зажиточный. Одновременно хлебосольный и прижимистый. То есть накормят и напоят гостя «от пуза», не считая десяток и сотен, хоть дома, хоть в ресторане, а вот просто денег дать, пусть и взаймы, сто раз подумают. Еще и с женой посоветуются.
Быть бедняком и неудачником, рассчитывать на кого-то, кроме себя, близких друзей и родственников, здесь как бы даже неприлично.
Это и понятно, третью сотню лет Северный Кавказ заселяется легкими на подъем людьми с авантюрной жилкой, из тех, кому проще было бросить родную деревню и отправиться искать счастья на Дон и Кубань, нежели терпеть над собой власть помещика и слушаться приказов старосты. Опять же и кровей тут намешано не один десяток, в самых невероятных сочетаниях…
В открытом прицепном вагоне трамвая, тоже старательно имитирующем, как и почти все вокруг, стиль серебряного века, он доехал до Провала. Оттуда пешком прошел по окружающей подножие Машука пешеходной тропе к обнесенному чугунными цепями обелиску на предполагаемом месте дуэли Лермонтова.
С веранды ресторана «Лесная поляна», в просторечии называемого «Вдали от жен», были хорошо видны подходы к объекту, по которому придется работать.
Все-таки замечательно, что он сюда приехал.
Прочим товарищам придется изучать это место по карте, привязывать увиденное к местности, потребуется некоторое время, чтобы соотнести схему и описание с реальным трехмерным объектом и «включающим ландшафтом». Для него же это все давно известно и памятно. Как говорится, «потрогано руками».
Поскольку в полусотне метров от объекта располагался летний студенческий лагерь отдыха, где среди на семьдесят процентов девичьего контингента мужественные горные егеря были желанными гостями и причиной ссор и интриг между верными до того момента подругами.
Если «Кулибин» все еще жив и на свободе, рассуждал Тарханов, значит, на него возлагаются какие-то планы. Скорее всего, ему поручено изготовить второй экземпляр бездарно потерянного устройства. Тогда можно предположить и следующее — получив «запал», он никому не сообщил о подмене. Вот в этом, пожалуй, главный вопрос. Почему?
Самый простой ответ, который пришел в голову, — из соображений самосохранения.
Если бы заказчики узнали, что с самого начала их деятельность находилась под контролем российских спецслужб, что они разгадали секрет сабли, нашли и подменили «запал», то самым естественным для них было окончательно «рубить концы». То есть ликвидировать и «Кулибина», и его лабораторию, и всех более-менее причастных к этому делу.
Или же, в другом варианте, вывезти изобретателя в одно из абсолютно закрытых теократических княжеств Ближнего Востока или Северной Африки, недоступных для европейцев. Там бы он смог творить совершенно спокойно. Но — сидя на цепи. В переносном, а то и буквальном смысле.
По каким-то причинам такой вариант «Кулибина» не устраивает. Вот он и смолчал.
Но он же не может не понимать, что в таком случае подставляет себя под удар уже с другой стороны?
Либо этот вариант для него предпочтительнее, либо он уверен по каким-то причинам, что те, кто подменил «запал», на него не выйдут ни в коем случае.